***

- Я мразь, Майкл?

Ночью очень легко говорить, потому что не существует ничего кроме ночи и звука твоего голоса. Ни правды, ни лжи. Все, что остается, две-три капли бурой совести на щеке да шелестящие забвением волосы. Большего не нужно. Все и так понятно.

И ей хочется знать, отчаянно хочется знать всего одну вещь. Этот вопрос не дает покоя, мучает, изводит.

Не люди пугают ее в темноте этой ночи. Не люди и не звери.

Не живые.

- Я мразь, Майкл?

Двери. Двери. Двери. Везде, где человек ломится в стены своего жалкого бытия – везде открываются двери, двери, двери…

Хрустит под босыми ногами корка веков – засохшая трава – качаются заброшенные стены, и встают, поднимаются, делают свой первый шаг немые ответы.

- Да, - ему легко говорить. Потому что теперь ночь. И потому что больше ничего не нужно, - ты мразь, Сара. И я тоже мразь. Подлец и обманщик.

Не шорохи пугают его в темноте этой ночи. Не звуки и не краски.

Не мертвые.

- Это хорошо, - тихо повторяет она, - это хорошо, что ты подлец.

Брось монету седому старику, монету на горький хлеб и красную воду, брось и иди дальше, если ты по- прежнему хочешь спрашивать и умеешь слушать. Найди приют себе на ночь и спи, пока чернила ночи будут расползаться по притихшей земле. Спи пока ночь, и никому ничего не нужно. И пока ты лжешь и она лжет, и вы вместе лжете. Пока все и так понятно.

- Как я рада, что и ты, и я - подлецы. Как же я рада! – и он верит, верит каждому ее слову. Впитывает ее голос, как будто жадно пьет из источника. И все пьет, пьет – и никак не может напиться.

Не спрашивай завтра об увиденном – тебе не поверят или сделают вид, что не поверили, и вообще, что за блажь в наш просвещенный век – забыться и видеть… Бери лучше то, что тебе принадлежит и забудь, забудь и не смеши людей!

- Раз мы оба подлецы, значит мы можем быть вместе. Ты и я. Потому что подлецы всегда должны быть вместе.

Говори, говори и убеждай его, убеждай саму себя. Иди прочь отсюда и махни рукой на эту ночь и на все остальные ночи, и иди дальше, подставляя лицо соленому ветру. Будь с ним. Будь без него. Просто будь. Такой, какой хочешь быть. Какой стремишься быть.

Новый шанс? Новая дорога?

Спи. Закрывай глаза и спи. И в одну из пряных осенних ночей – в одну из тех ночей, когда ты будешь согревать его ладони своим дыханием – тебе – вам обоим – непременно приснится сон, если только вы действительно умеете спрашивать и слушать…

***

Медленно, медленно и неторопливо падает снег. Черный, пепельный. Обожженный. Вашей ложью, вашим притворством и болью. Вашей ненавистью. И вы стоите в центре этого снегопада и как завороженные смотрите на небо, на серый снег. На пепелище вашего страха.

Говорят, в этот снегопад, в этот яростный цветопад ненависти, Время и Судьба сходятся вместе для неторопливой беседы ни о чем, и тогда становятся миражом годы и расстояния, и нет «вчера» и «завтра», а есть «сегодня» и «сейчас». И вы вместе. Цепляетесь друг за друга, как за последнюю надежду. За последнее свое спасение.

Время пришло. Время бьет в колокола.

И вы понимаете, что путь проходит через вас. Через этот черный снегопад, через страдание и боль, которые вы сами сотворили для себя. Она прижимается к тебе всем телом, так что становится больно от ее прикосновения. Так что ее холодная кожа жжет сильнее огня.

Волнами набегают мысли, и проступают сквозь туман слова и жесты…

«Не заставляй меня лгать тебе…»

«Это не всегда будет так…»

«Просто поверь мне…»

«Я боюсь за тебя…»

«Дождись меня…»

«Я тоже…»

Все меньше слов. Они вам были не нужны. Зачем слова, когда есть вы. Когда есть глаза и руки, и губы, и слезы счастья на щеках, и шрамы, и белизна запястьев, и плечи в темноте сырых пролетов, и…Грош им цена! Грош цена пустым словам и обещаниям. Вы не давали друг другу обещаний.

Тысячи раз вы клялись друг другу в верности, молча кивая головой.

Тысячи раз вы понимали друг друга, расходясь в разные стороны.

Тысячи раз вы чувствовали друг друга, кидая случайный взгляд.

Тысячи раз вы любили друг друга, прощаясь надолго – навсегда?

Тысячи раз… Случайно и сумбурно. Жадно и поспешно. Яростно и нежно.

Не проста дорога и взыскательна к идущему по ней. Не повторяет она ландшафтов, и нет к ней привыкания.

И падает снег. Засыпает пути и волосы. И время бежит назад. Останавливается. Схлестывается с вялой стоячей сиюминутностью. Есть всего миг, всего одно мгновение для вас двоих. Только ваше: твое и ее. Завтра будет поздно.

Чего ты ждешь, Майкл? Вложить душу в неживое – все равно, что отнять душу от живого?

Снег. Черный-серый снег. Он все сжег. Он все сжигает.

Вас тоже?

И ты сжимаешь ее в своих объятиях. Сжимаешь так, что она перестает дышать. И целуешь ее. Смазано, жарко, честно. Так, что перестает биться пульс, пока ее холодные губы впиваются в твои. И ты знаешь, что этот момент исцелит раны, вернет утерянное, затянет прорехи в памяти, расставит по местам опрокинутые декорации.

Некоторые вещи, если в них поверить, сбываются. Так просто.

И в ее карих, как тепло жмурящегося солнца на земле, глазах мелькнет ликование. Тихий триумф. И ладони прошепчут: «Держи меня крепко, Майкл. Держи меня так крепко, чтобы я никогда не упала».

И снег уйдет. Сгорят остатки былой веры. Былого заблуждения и обмана.

«И как мы теперь будем?.. Вместе… Как будем жить дальше?»

И тебе хочется рассмеяться. Хочется закричать так, чтобы услышал полевой ветер.

«Как жить дальше, Сара?! Привыкать заново… Вместе»

***

Ночью очень легко говорить, потому что не существует ничего кроме ночи и звука твоего голоса. Ни правды, ни лжи…

Она грустная. Сара. И тихо шумит ветер. О чем она думает?

- Что дальше, Майкл? Как жить дальше?

И она плотнее кутается во что-то – в одеяло?

Несколько секунд он смотрит на нее, а потом медленно склоняет голову и в темноте нащупывает ее руку.

Из бездны на сушу, и ввысь, к вершинам, и дальше – туда, где можно только вдвоем выстоять.

Майкл сильнее сжимает ее руку и смотрит прямо в глаза.

Правда ждет. Дышит у ног. Повизгивает в нетерпении. Она лукаво обворожительна и смертельно опасна. Но нет! – не обойти нам ее, не вычеркнуть, как ненужную главу.

Она медлит. Она не понимает. Она боится – его? – этого молчания и его взгляда.

И мы падаем, сдираем руки в кровь, надрываемся, валяемся в грязи, но все равно встаем и упрямо кричим, плюем фальши и притворству в лицо.

А потом он резко и порывисто опускается к ее руке, и сжимает ее, и смеется, как ребенок, и целует каждый палец, каждую линию на ее ладошке, и плачет сквозь слезы.

И она не знает, что ей с этим делать. Не знает, что ответить ему. И ветер шумит. А они вдвоем, как дети, рыдают от счастья.

От того, что они смогли. От того, что они вдвоем. От того… один Бог знает, отчего еще плачут и смеются те, кто среди глыб боли и смерти смог отыскать одну-единственную крупицу счастья и нежности…