...
...

-Что у тебя с глазами? – он двумя пальцами приподнимает ее личико за подбородок и с недовольством замечает красноту припухших век.- Опять плакала?
Девочка опасливо кивает, боясь, что этот взрослый мужчина снова разозлится. Но он не злится, а с интересом всматривается в ее голубые, цвета неба (невинности), глаза.
-А почему?
-Что почему? – робко спрашивает она, ежась от холода в своем тонком (не по погоде) платье.
-Ревела почему?
-Я хотела к маме…
-Хотела? А сейчас разве не хочешь?

Она молчит. Боится. Он это чувствует. Всем своим существом ощущает, как она мелко дрожит, прижав к груди плюшевую игрушку. Банальнее (точнее) и быть не могло: цвета топленого молока медвежонок, истасканный, в заплатках, швах, грязных пятнах… Может, не столько из-за светлых косичек и забавного платьица в нем проснулась жалость к этому маленькому испуганному созданию. Просто эта игрушка что-то напомнила невысокому южанину с такой вызывающей доверие улыбкой.

-Вы обещали меня к ней отвести…Вы соврали!
Нахмурив брови, мужчина ласково дотрагивается до ее бледной тонкой ручки, покрытой гусиной кожей от низкой температуры.
-Да, - устало (равнодушно) соглашается он. –Да, я врал. Но ты ведь простишь меня?
-Пока мы не найдем маму – нет.

Зажав ее запястье в кольце своих пальцев, он настойчиво заставляет девочку вытянуть вперед ручку. Темные пятна синяков возле локтя и на плече все так же ему знакомы.
-Тебе было больно? – он кивает на эти следы страданий.
Взглянув на них сама, она как будто впервые видит их и удивляется, что их заметили:
-Немного. Раньше было больнее.

-Как тебя зовут? – продолжает отвлекать ребенка разговорами, чтобы та, не дай бог, снова панически не разревелась.
-Элис, - она и не думала плакать, просто опухшие глаза теперь слегка болят.
-А я – Теодор. Но ты, моя принцесса, можешь звать меня Тедди.
-Но я не принцесса.
-А кто же ты?
-Я – эльф! – гордо заявляет семилетняя девочка, закидывая косу за спину. Так гордо, будто и вправду является представительницей этой расы.
-Но ведь у них кожа зеленая, - лукаво обрывает ребенка южанин.
-А вот и нет! Мы бываем разные!!

Что за сказочный зверек повис на моей шее? - думает Ти-Бэг, сосредоточенно ероша волосы на затылке. – И что мне с ней делать-то теперь?
Он, конечно, знал тысячу вариантов того, ЧТО мог сотворить с этой златокудрой малолеткой. Но сегодня бывший заключенный был просто не в настроении играть в кошки-мышки.
-А Тедди – так моего мишку зовут, видите? – показывает вышитую на животе игрушки надпись. – Красивый, да?
-Точно! Но не такой прекрасный, как ты.

Она смеется, за этот вечер она услышала больше добрых слов, чем за многие месяцы жизни с отчимом. Пусть этот некрасивый дядя и не отвел ее к маме, но он так здорово к ней относится! Сейчас вот он закутывает ее в свой пиджак и сразу становится теплее, будто в домашней пуховом одеяле.
-Ты голодная?
-Хочу какао, - смело признается Элис. – И Тедди хочет!
Голова игрушки, будто живая, высовывается из-за полы его пиджака. Потрепанная такая, вместо правого глаза неумело пришита черная пуговица, а на щеке багровеет пятно малинового (кровавого) цвета.
-Сейчас принесу, - ее новый друг встает со стула и приоткрывает дверь, впустив в темную комнату узкую полоску света. И бросает напоследок: –Веди себя хорошо, милая.

Ей очень скоро снова становится не по себе в этой мрачной пугающей каморке. Спрыгнув с кушетки, девочка подходит к окну, дышит на стекло и рисует пальцем сердечки, солнца, цветы – эти жалкие символы не умеющего горевать детства. Босые ноги быстро замерзают – пиджак достает лишь до щиколоток.

И тут входит Теодор, держа в каждой руке по дымящейся (явно горячей) кружке. С вежливым церемониальным поклоном отдает одну из них своей маленькой знакомой. Себе оставляет с отбитой ручкой : «лучшее – детям».

Она с удовольствием отпивает глоток, но тут же ойкает, схватившись за рот. Алабамец теперь вспоминает, что нижняя губа у нее было треснута (прокушена). Она удивленно оглядывает свой палец, окрашенный выступившей каплей крови, и уже морщит гладкое личико, готовясь вновь заплакать.

Предугадав это, мужчина быстро хватает ее ладонь и облизывает ее сладкую (невинную) кровь, пока она не успела отдернуть руку или отскочить. Но Элис стоит спокойно, будто бы он не сделал ничего особенного. Только вот теперь ей слезы на глаза не наворачиваются.

-Подуй на какао, - предлагает ей Ти-Бэг, жадно оскаливаясь. Эта крохотная капелька ее сока только больше распалила его желание познакомиться с ней поближе. Встав на колени рядом, он оказался примерно одного роста с блондинкой. Она не прячет взгляд, и это ему тоже очень нравится. Алабамец нежно гладит ее по растрепавшейся прическе, откидывая несколько непослушных прядей со лба. Подушечками пальцев чувствует только шелковистость волос, мягкость кожи, аккуратно дотрагивается ими до шеи, опускается ниже…

Плюшевый медвежонок глухо падает на пол, лишая интимности этот приятный (для Бэгвелла) момент. Подобрав его, мужчина на секунду задерживает взгляд на его свалявшейся шерстке. И тут воспоминания врываются в память, неохотно воссоздавая в его голове давно забытые образы…
…
…

Зарывшись лицом в подушку, десятилетний мальчик тихо плачет, судорожно хватая ртом воздух. Все болит, все тело, каждая косточка. А Он обещал, что на этот раз больно не будет.

Еще вчера мальчик искренне бормотал перед сном зазубренные наизусть (ничего теперь не значащие) слова: Domine Deus, amo te super omnia proximum meum propterte… * А теперь он с отчаянием осознает, что не может любить Бога – ведь тот опять позволил с ним ТАК поступить.

Он боится плакать громче, боится, что папа снова выбьет ногой дверь, будет мерзко дышать в лицо пивом, тихо ругаться. Но гораздо страшнее, если Он начнет расстегивать пряжку своего красивого дорого ремня…

Отняв влажную подушку от лица, ребенок замечает поблескивающие (будто от жалости) бусинки глаз игрушки. Только этот медвежонок и был невольным свидетелем всех его унижений. Что-то заклокотало в груди мальчика: схватив медведя за лапу, он с силой выбрасывает его в открытое окно. И только потом понимает, что это был последний мамин подарок…

…
…

-Что с вами?
-А что не так?
-Вы какой-то странный, - уверенно говорит Эллис, забирая своего пушистого друга у него.
Да, очень странно, что мне вдруг расхотелось… - философски думает Бэгвелл, поднимаясь и отряхивая колени.
Дробный стук в дверь заставляет его вздрогнуть от неожиданности. Из-за приоткрывшейся двери Ти слышит охрипший мужской голос:
-Она здесь, миссис Рид.

В комнату влетает плохо одетая брюнетка средних лет, стрелой бросается к девочке и отвешивает ей увесистую пощечину:
-Я говорила тебе стоять рядом!! Зачем ты опять убежала?! Выставила меня дурой перед всем торговым центром…
Не обращая внимание на слезы дочери, она брезгливо стягивает с нее пиджак и, окинув глазами комнату, с гримасой омерзения швыряет его Теодору:
-Заберите свою рвань!!

Охранник, уже вторую неделю болеющий простудой, все так же хрипло попытался вмешаться:
-Это он привел к нам вашу дочку…
-И что? Может, вознаграждение ему теперь выплатить? Тоже мне, добрая душа! Нашли эту паршивку мне на беду…

Кивнув охраннику, Ти-Бэг вышел вслед за ними из темного помещения крохотной подсобки. Оглянувшись, Элис улыбнулась дяде Тедди сквозь слезы и помахала своим ободранным плюшевым мишкой.

Выйдя на улицу и закурив, тридцатилетний Теодор Бэгвелл, недавно выпущенный на свободу, уже точно знал, кто будет его следующей жертвой…

...
....
конец!

*Начало католической молитвы Actus Caritatis (Акт любви) – «Господь бог, люблю тебя превыше всего земного…».