Угрызения совести – такая же глупость, как попытка собаки разгрызть камень
Фридрих Ницше

Раз, два, три, четыре, пять…
Черт бы побрал эту бессонницу.
Шесть, семь, восемь, девять, десять…

Я считаю шрамы на своем теле.

Их не хватит до утра.

Но я продолжу шрамами в моей душе.

Чьи-то тени по углам. Нет, это только небрежно разбросанные вещи. Это легкий эфир, который ничего мне не сможет сделать. Только лишь тени. Эта падаль разрезана на куски и спрятана так, что никто никогда не найдет. Они уже растворились в земле, в воде, в огне. А тени ничего не сделают мне. Я не боюсь, пусть хоть постоянно маячат перед глазами эти бездыханные тела, куски тел и кровь.

Воздуха! Воздуха! Воздуха!..

Я видела вещи и похуже.
Я знаю о боли все. Как она, вспыхнув ярким огнем, разливается по всему телу. Каждая клеточка кожи горит, кричит, готова разорваться. Я все это чувствовала. Я знаю, как от боли теряешь сознание, а потом так же приходишь в себя – от боли. Но, в конце концов, я просто перестала ее чувствовать. Я уже человек со снятой кожей. Я уже разорвана на куски. Боль стала частью меня. Она слишком моя, слишком родная, чтобы чувствовать ее.

Единственное, чего не жалела для меня жизнь – это боль. И я никогда не соглашусь с этими подарками.

Мое тело было прекрасным. Мое тело перестало быть храмом.
И я нашла тех выродков, которые изуродовали меня. За удовольствия нужно платить. И они заплатили.

Помню, в детстве, я отрезала лягушкам лапки. Это было весело.

Убить человека не сложнее, чем насекомое. Они такие же животные, даже хуже – животные не пытают того, кого хотят убить. Человек – существо настолько же удивительное, насколько и мерзкое. Я знаю, на что способны люди. Такой жестокости не знает никто из хищников.

Мама учила меня быть справедливой и доброй. Жаль, что она умерла, так и не узнав, что ошибалась. Если последней умирает надежда, то первой – вера. Моя вера была зарыта в сырую землю вместе с гробом матери. Отныне – позволено все. Потому что никакой Добрый Бог не следит за нами. Ему дела нет до того, как страдают маленькие девочки. Надежда и вера умерли, а жизни впереди оставалось слишком много. Вот я и стала такой, какая я есть.

Мама бы сказала, что я плохо себя веду, что не такой она хотела меня видеть. Но она уже никогда меня не увидит. А я считаю, что все делаю правильно. В этой жизни люди уходят и приходят, все что остается – это я сама. И нет ничего дороже. Я слишком много вытерпела, чтобы считать себя недостойной своих желаний. Человеческая жизнь? Если она не моя – то какое мне дело? В этом мире либо ты разрываешь на куски, либо тебя. Выживает сильнейший и умнейший. Человеческое общество мало отличается от дикой природы. Никакого равенства, естественный отбор.

Быть доброй, когда из тебя вырывают куски мяса – какая нелепость.

Но теперь в мире нет ничего, что было бы способно причинить мне боль. Нет такой пытки, которой бы я испугалась. Страх уходит не тогда, когда нечего бояться, а тогда, когда негде спрятаться.

Я женщина?

Когда-то и я мечтала выйти замуж, завести золотистого ретривера и печь пироги с вишней по воскресеньям.
Любила ли я? Да. Но этот человек так увлекся воспитанием моего духа, что изуродовал его.
Он подобрал меня, как подбирают щенка на улице, и воспитал лучше любой другой бойцовской собаки.
Главное правило воспитания идеального убийцы – никакой пощады.
У него получилось.
И я была готова рвать на куски, терпеть адские муки и голыми руками убивать всех, на кого он укажет. Только бы он похвалил меня. О, каким нежным мог быть мой воспитатель. А у меня ведь никогда не было тепла и заботы. И я вновь становилась женщиной только рядом с ним. Он понимал меня, он жалел меня. Он утешал свою маленькую девочку. В его руках я могла почувствовать себя в безопасности и больше не оглядываться назад. И я была ему предана…
…до тех пор, пока он предал меня. Оплеванной и растоптаной любви я поостить не в силах. Я всегда возвращалась. Но на этот раз я вернулась по другой причине.
С бойцовскими собаками нужно быть осторожным. Даже если ты единственный, кого она до сих пор не кусала.

Я мать?

Ясные глаза моей девочки, ее ангельская улыбка… Это все, что жизнь смогла дать мне. Но дала это лишь для того, чтобы продлить мои мучения. Теперь я знаю новый вид боли. И в отличие от физической, она не проходит никогда.
Все, чего я так боюсь – вдруг вместе с моей кровью ей передалась и вся моя мерзость и гниль?

Я хочу, чтобы она была справедливой и доброй.

Я верю, что она будет сильнее меня. Разрушает лишь тот, кто по-другому жить не может. А моя девочка сможет, я позабочусь об этом. Она никогда не узнает, насколько жестоким может быть этот мир. Она никогда не узнает, что это такое, когда тебя никто не любит. Я верю, что Рита сможет.

Это не слезы… вовсе нет…

Я солдат.

И все, что у меня есть – это моя сила и выдержка.
Я смету всех со своего пути. Моя дочь должна жить в мире, где нет такой твари, как ее отец, и где нет такой выгребной ямы, как Компания. Все, что мне нужно теперь – деньги и возможность стать свободной. Я всегда была разборчива в средствах. И у меня не было еще цели, которой бы я не достигла. Пришло время показать Генералу, что я не просто придворная левретка, с которой можно позабавиться и оставить умирать. Теперь моя очередь командовать парадом.

В детстве у меня была собака. Доберман. Какие-то люди выкинули его щенком на улицу, решив, что он вырастет жестоким убийцей. Я подобрала его, ничуть не побоявшись такой перспективы. Злая собака, способная защитить меня и мою сестру – что может быть лучше? Но мама и Рита избаловали его и испортили.
Он вырос бестолковой псиной. Совсем не таким, каким должен быть доберман. Он постоянно ко всем ласкался, не лаял на чужих людей, и даже когда маленькая Рита полезла в его миску, он вместо того, чтобы защищать свою территорию и свою еду, лишь сильно толкнул ее носом, поцарапав ей немного руку. И его самого постоянно нужно было защищать от дворовых собак. Он обожал конфеты, и играть с проезжающими мимо машинами.
Умер он столь же бестолково: однажды, когда он в очередной раз решил поиграть, большой автобус сбил его.

Глупая псина. И умер глупо.
Но, наверное, он умер счастливым.