Прежде, чем прикоснуться к кому-то, я всегда надеваю стерильные перчатки. Так нужно для безопасности моих пациентов. Я врач.
Под моим наблюдением двенадцать пациентов, расположившихся в чистом, просторном лазарете. По утрам я совершаю обход и выслушиваю их жалобы. Я смотрю в глаза каждому; и они обращаются ко мне доктор Танкреди. Некоторые называют меня док. Когда кому-то из них приходит пора выписываться, санитарка уносит ворох постельного белья; и почти на каждом матрасе можно найти благодарность за лечение – в виде непристойного рисунка с матерной надписью.

Под моим наблюдением двенадцать пациентов, и я не спускаю с них глаз. Один из них пытается вешалкой выбить каленое стекло на двери, которая отделяет лазарет от процедурной. Остальные громят лазарет. Слава богу, что мы не держим в палате никаких лекарств.
Мне с трудом верится, что еще вчера я представляла, как однажды забуду надеть перчатки. И гадала, каким он будет – человек, который придет в тот день ко мне на прием.

Хорошие люди в Фокс Ривер не попадают. Я знакома с историями большинства своих пациентов и знаю, что меня ждет. Скорее всего, если… когда они ворвутся сюда, я впаду в беспамятство от страха. Но пока что я по другую сторону перегородки, и в состоянии оценить иронию происходящего.
Мне всегда нравилась эта игра.

Однажды – и это был не самый мой запоминающийся приход – я бросила человека в беде. Мальчишку-велосипедиста сбила машина, а я просто стояла рядом и светила своим докторским бейджем, хотя была не в состоянии произнести двух слов. Я не могла заставить себя подойти к нему, не могла даже уйти прочь; и если бы меня не утащили оттуда насильно, я бы просто тихо прилегла рядом с распростертым на земле мальчиком и вырубилась.
Черт его знает, был ли он ранен серьезно, или нет; да и не важно это. Я больше никогда не видела этого мальчика, и никто не попрекнул меня тем, что я оставила его.

Правда – я изменила свою жизнь после того случая. Неправда – я не испытала ни ужаса, ни стыда от того, что произошло. Что такое ужас и стыд для наркомана? Ничто, неведомые чувства.
Я пришла на работу, просмотрела карты своих пациентов; заглянула в палаты, поздоровалась с выздоравливающими… и сказала себе: Смотри, никто из этих людей, которые доверили тебе свое здоровье, которых ты лечила, к которым ты приложила свои сомнительные умения, не пострадал. Это замечательно – но так не будет продолжаться вечно.

Я взаперти. Над тюрьмой летают вертолеты. Я колочу ладонями по пуленепробиваемому стеклу, за которым стальная решетка, но меня никто не слышит.
Кто-то из заключенных может освободиться, кто-то – уйти на этап или умереть. Охранники и остальной персонал никогда не освобождаются и не уходят. Они приходят сюда на пожизненное; и отбывают его, пока не одряхлеют настолько, что становятся не нужны системе.

Мне всегда нравилась эта игра: я в тюрьме. Хорошие люди в Фокс Ривер не попадают, а мне здесь самое место. Потому что бывших наркоманов, так же, как и бывших заключенных, не существует. Каждый мой день – это борьба с болезнью самой собой, и наказание за слабость.
И от моих нынешних пациентов меня отделяют не каменные стены с колючей проволокой, не решетки, и не призрачная память о том, что я вольнонаемная, а нечто тонкое и прозрачное. Всего лишь бледная, холодная, присыпанная тальком поверхность хирургических перчаток.