Некому было сварить кофе. Старая кофеварка без надписей на корпусе была исправна и стояла на своем обычном месте, но некому было насыпать в фильтр кофе и нажать кнопку.

И добавить воды… Как он мог забыть про воду?

Должно быть, это от усталости. Исполнитель сел за письменный стол и несколько минут смотрел на бланк отчета. Отчет… Должно быть, на лице его снова появилось то отсутствующее выражение, за которое его так не любили окружающие. За это, и еще за досадную привычку протирать все поверхности – для дезинфекции! – едким раствором, из-за которого облезала краска и пропадали надписи. Особенно после того, как пострадала любимая всеми древняя кофеварка.

Исполнитель был худым и бледным: тонкая белая кожа, короткие волосы благородного платинового оттенка, светлые, ничем не примечательные глаза. Настолько непримечательные, что при ярком свете – когда зрачок стремительно стягивался в темную точку – казалось, будто их вообще нет. Пустые, прозрачные дыры вместо глаз.

В прозекторской всегда горел свет. Даже ночью – вот как сейчас – когда в здании никого нет, и по коридорам бродит местная легенда – призрак старушки-парикмахерши. Страшилка для практикантов…

Руки сами по себе скользнули мимо бумаги, мимо края стола, мимо ключа в замке подкатной тумбы. Чего-то не хватало.

Например, сил и желания писать отчет. Сегодняшняя сложная – единственная в своем роде – операция была очень утомительной. Исполнитель поднялся и подошел к диспенсеру. Наполняя пластиковый стаканчик теплой, уже потерявшей резкий привкус озона, водой, он вспомнил, что отчет писать не нужно, и обрадовался.

Настроение сразу улучшилось; исполнитель легкими, привычными движениями залил воду в кофеварку и нажал кнопку.

Дверь прозекторской распахнулась, закачалась на бесшумных петлях. В проеме показались двое мужчин в черных костюмах – один из них увозил каталку с материалом, накрытым простыней. Второй помогал ему – придерживал дверь, уперев в нее железную стойку, на которой болталась капельница. Позади оставалось пустынное, все в серых тенях, помещение, подсвеченное тусклыми электрическими ночниками.

Исполнитель шагнул в коридор.

- Что ж вы его вперед ногами? – неуверенно, чуть отстраненно произнес он. – Он ведь еще живой.

На самом деле исполнителю было все равно. Возить живых вперед ногами не принято; и всего лишь. Кстати, материалу, это тоже, пожалуй, безразлично.

- Как скоро следы операции нельзя будет распознать?

Исполнитель обернулся к задавшему вопрос – третьему мужчине в черном костюме, который скучал в коридоре, ожидая, пока каталку погрузят в лифт. И с внутренней усмешкой отметил некий ироничный контраст. Не то чтобы этот человек был большим, но… в нем было много того, чего не было в исполнителе. Полнота. Чернота. Густые волосы. Яркие краски. Единственное, что у них было общее – это рост.

- Зависит от условий хранения, - ответил исполнитель. - Придется срезать десны, обнажать челюсть; но.

Он и вправду произнес это так: "Но" – как будто маленькое, даже лишнее здесь, слово заменяло собой целую фразу. Собеседник поморщился – вероятно, озаботился "условиями хранения". Ну не могли же, в самом деле, эти складки на румяных щеках означать отвращение к сказанному в целом и к самому исполнителю в частности. Ведь исполнитель был частью плана. А план был гениален.

- Мягкие ткани разлагаются быстро. Через три недели следов от разрезов уже не останется. Вы знаете, - сказал исполнитель, воспользовавшись возможностью схватить ладонь собеседника, - мистер…

- Агент.

Исполнитель с чувством пожал агенту руку.

- Мне не доводилось раньше проводить таких операций. Работа ювелирная, прикус придется восстанавливать точно по схеме. И я искренне считаю, что это гениальный план. Я хочу сказать: замена записей дантиста – это ожидаемо... Замена зубов – это совсем другое дело. Они не будут знать, где искать.

У агента на лице было странное выражение – то ли изумление, то ли досада. Исполнитель так и расценил эту безмолвную реакцию – агент поражен его сообразительностью и осведомленностью. Чтобы еще больше впечатлить собеседника, он произнес:

- И даже если на кости останутся следы от пересадки, доказать что-либо будет невозможно. Передайте мадам…

- Вы уже давали подписку о неразглашении? – перебил агент.

- Что? – растерялся исполнитель. – Конечно. В самый первый раз, когда меня вызывали в офис Компании.

Агент с сожалением кивнул и пошел прочь по коридору – прямая широкая спина, темные волосы, черный пиджак. То ли он прибавлял шагу, то ли исполнителю казалось, что он удаляется все стремительнее. Что-то в словах исполнителя задело агента. Но что? Трудно сказать…

Прозекторская, освещенная тусклым светом ночника, была полна материала. Исполнитель огляделся. Чтобы план удался, все нужно делать точно и быстро. Угрюмый агент может позволить себе с прохладцей относиться к делу. Может позволить себе со злостью пнуть колесо каталки на входе в лифт. Но сам исполнитель сделает свою часть работы идеально.

Он подмигнул окровавленным, желтоватым, покрытым коричневыми трещинами, зубам, лежащим в кювете-лотке, и пошел к двери. Теперь, когда здание опустело, можно было приступать ко второй части операции.

Но сначала он выпьет кофе.