Посвящается Айгуль - единственной в мире настоящей миссис Бэгвелл. Я обожаю тебя, моя радость, и знаю, что все у тебя будет в лучшем виде. Люблю!
зы.прости за этот бред)))

Южная пыль впивается в поры и оседает на языке.

Вкус – горький.

Девушка за барной стойкой запивает эту горечь шипящей колой и вытирает рот ладонью. Пальцы гладят влажные губы.

- Ты уже слишком большая для того, чтобы пить простой лимонад, м?

- А что, похоже, что мне есть двадцать один год?

Она тянет гласные, вздергивает бровь, и в её глазах – дьявольски огромных и черных – ленивая, жаркая насмешка.

- А ты всегда послушная девочка,

- она протирает барную стойку

- всегда законопослушная маленькая гражданка,

- убирает свободной рукой волосы со лба

- и посетители старше двадцати одного никогда не угощали тебя ничем крепче колы?

Последние слова он шепчет, перегнувшись через стойку – прижавшись почти вплотную к её маленькому уху. Слова – горячие, дыхание – раскаленное, гораздо жарче, чем воздух вокруг.

Отстранившись, девчонка хмыкает, ничего не отвечая.

Это – часть игры. Он принимает эту игру.

***
И она знает правила. О, да, эта девчонка знает их.

Она держит его на расстоянии: за долгие дни ему ни разу не удается подойти так близко, как тогда, в баре.

Они даже не заговаривают.

Так что Ти-Бегу приходится ждать. Ожидание это едва ли не почтительное.

Они перебрасываются взглядами: она ловит – он отбрасывает, и наоборот. Черноглазая, черноволосая маленькая бестия с нежно-белой кожей: интересно, какая она на ощупь?..

Остается только догадываться.

Пока.

***
Один раз он замечает её в компании какого-то незрелого юнца, владельца четырехколесной развалюхи, на капоте которого она сидит, скрестив ноги. Смеется, прогибая спину и поводя плечами.

Жара кажется невыносимой, а юнец пожирает девчонку глазами.

Позже, думает Тедди, можно будет заняться и этим недоноском.

***
Все дело в том, что похожие не неё уже были, но таких же, как она – нет.

Как выяснилось.

Может, впору поверить любящим потрындеть о том, что одинаковых людей нет.

Тедди полагал, что следил за ней, но нет – оказалось, это она за ним следила.

И, да, надо признать, что когда на темной пустой парковке возле её бара, горячие пальцы схватили его за запястье, он не ожидал этого.

В душной темноте автосалона её глаза мерцали, будто бы она была жрицей какого-то древнего, смертельного культа.

И она так ловко подстраивалась под его руки и губы, что в какой-то момент это показалось просто фантазией, темнейшей, сладчайшей, запретнейшей из всех. Она кусала рот, и изгибалась, и чертила на его спине и плечах шрамы – ритуальные шрамы древнего, смертельного культа.

А когда её бедра судорожно напряглись, а зубы влажно блеснули в чернильной ночи, вползающей в машину сквозь запотевшие стекла машины, он сомкнул пальцы на её горячей, искусанной им шее.

И девчонка – эта девчонка – выдохнув, посмотрела ему в лицо и рассмеялась, запрокинув голову. Хорошо понимая, чего он хочет, но не сопротивляясь, не боясь.

Он успел надавить только слегка, а потом ослабил хватку и выпрямился. Стремительно, под её насмешливым взглядом снизу вверх, оделся и вышел, не захлопнув дверцу.

Уходя, он слышал, как она шелестит одеждой и беззаботно напевает себе под нос:

Swing low sweet chariot
Coming forward to carry me home…

Завтра его уже не будет в этом городе.

Fin?..