Hands, touching hands, reaching out
Touching me, touching you
Oh, sweet Caroline
Good times never seem so good
I’ve been inclined to believe it never would
Elvis Presley – Sweet Caroline

Пол не знал, почему узел галстука непременно начинал давить на горло, стоило только начать нервничать. Он видел в этом загадку века. Одна из версий – особенности мужского организма, мужского тела, под которое галстуки и создавались, оповещая о солидности их обладателя. Как только солидный мужчина начинал нервничать, узел подпирал кадык, напоминая о том, что нужно взять себя в руки.

Или ослабить узел галстука. Что он и сделал, большими глотками опустошая стакан минералки.

-Что такое? – сочувственно спросил Дэнни. – Выволочка? Мадам Сенатор встала не с той ноги… послушай, ты зря принимаешь все её выкаблучивания так близко к сердцу. Тебе же говорили, объясняли, что не нужно…

Это была чистая правда - именно это и объяснил Келлерману два года назад доброжелательный и седовласый начальник охраны Сената, устами которого глаголела Компания, уже тогда простершая над сенатором Рейнолдс свое крыло с цепкими когтями. «Все претензии, которые будет выдвигать Вам миссис Рейнолдс… не принимайте их близко к сердцу… конечно, если они не станут слишком частыми.. Ваша работа не должна вызвать нареканий прежде всего у меня. И Пол Келлерман, закаленный Тикритом двадцатидвухлетний юнец, чрезвычайно гордый выпавшей на его долю миссией, улыбнулся и сказал: «Конечно, сэр».

Конечно, сэр. Стать в двадцать два года одним из личных телохранителей сенатора Каролины Рейнолдс – ради этого я готов терпеть любые её «претензии», пусть она даже окажется любительницей пошвырять стулья…

Она не оказалась.

…-Так что ты…

-Нет, - Пол со стуком поставил пустой стакан на стол. Дэнни замолк. –Она не выкоблучивалась.

Ничего больше не объясняя, он вышел.

***
Он не помнил, когда же наступил момент перехода границы. Когда она стала подпускать его достаточно близко, чтобы он смог заглянуть за занавес иллюзорной Американской Мечты, огородивший реалии Каролины Рейнолдс и её семьи от любопытных глаз. Пол видел её брата Терренса Стедмена, известного благотворителя, которого газеты именовали едва ли не четырнадцатым апостолом. Терренс оказался записным ловеласом, любителем сытой, приправленной земными грехами жизни, в которой было много красивых женщин. Эта слабость доводила до истерики кудлатую жену Терренса, и сковывала лицо и взгляд Каролины маской гнева.

Он видел дочь Каролины. Сейчас ей восемнадцать, и она собирается замуж за какого-то швейцарского магната, а когда он впервые её увидел, ей было шестнадцать, и она собиралась замуж за своего одноклассника из частной школы, любителя родительских денег и стимулянтов, которые он на них покупал. У мадам сенатора в то время появилась привычка нервно крутить в руках карандаши – и ломать с треском, словно позвоночник юного мажора-наркомана. Пол хорошо помнил лицо этого сопляка. В него даже целиться не пришлось для острастки (хотя Каролина и настаивала на воспитательных мерах), сопляк моментально надул в штаны, клятвенно обещал никогда больше не приближаться к младшенькой Рейнолдс, и сдержал обещание.

Он не успел увидеть разве только бывшего мужа сенатора Рейнолдс, сгоревшего от острого лейкоза за два месяца до того, как Пол поступил к ней на службу. Она даже носила по нему траур какое-то время: чопорный, элегантный траур, который не должен был вызывать лишних вопросов. Пол видел её бывшего мужа только на фотографиях: банальная, глянцевая американская суперменистость, безжалостно и предательски разрушенная болезнью в сорок два года. На фотографиях - и на официальных, и на любительских - он приобнимал жену исключительно по-товарищески, это даже бросалось в глаза. По крайней мере, Полу.

…Сама же Каролина проявлялась постепенно. С каждым днем она улыбалась ему чуть менее официально, разговаривала чуть менее официально… и все это постепенно.

Да, именно она именно проявлялась, словно фотография под светом красной лампы: очертания с каждым разом становились все резче. Он был заинтригован, он не мог дождаться окончательного портрета сенатора Каролины Рейнолдс.

Именно этим она привязала его к себе, на одном из самых главных и безнадежных уровней – подсознательном. Именно этим, а не прочими свои качествами, вроде своего истового, ничем не прикрытого желания безраздельно властвовать.

Он работал на неё уже два года, но все еще не мог похвастаться, что знает её всю.

***
Дэнни, как всегда, понял все неправильно. Да, Пол нервничал после разговора с сенатором, но дело было не в том, о чем подумал Дэнни.

Сегодня Пол сделал Каролине предложение. Предложение назначить его её личным телохранителем.

Личным – значит, выделяющимся из четверки её бодигардов, которая в будние дни сокращалась вполовину (он и Дэнни). Личным – значит, не сопровождающим её лимузин на бронированном «Мерседесе», а сидящем с ней в этом лимузине, рядом с водителем. Личным – значит, поверенным в её личные дела – настолько, насколько это возможно…

Он чувствовал, что справится, но, что самое главное, он чувствовал, что она не откажется. Он не знал, откуда это предчувствие исходило, почему ему казалось, что она давно выделила его среди остальных. Да, два года назад она доверила ему интимное дело, никак не связанное с бесстрастной охраной её тела: приструнить сопляка-одноклассника её дочери…

Пожалуй, с этого все и началось. Да, пожалуй, она его выделяла.

Поэтому Пол и осмелился предложить ей это.

…Она ответила не сразу. Сначала она с минуту смотрела на него, с легким удивлением и даже любопытством – а Пол стоял перед ней, по обыкновению сложив руки за спиной и чувствуя, как немилосердно начинает давить галстук.

-Знаешь, Пол, а я польщена!

Каролина произнесла это совершенно искренне и серьезно, хоть и с улыбкой. Но именно эта улыбка и была искренней, а не официальной, тщательно отрепетированной для светских раутов и деловых встреч. Пол знал её уже достаточно хорошо, что бы понять это…

И чтобы знать, как редко она улыбается так.

-Я польщен, что вы польщены, - он усмехнулся, а Каролина засмеялась. Пол вдруг подумал, что сидящая в приемной секретарша, должно быть, удивленно подняла голову, услышав этот смех.

-Серьезно, Пол. Ты знаешь, что я довольная, очень довольна твоей работой. И, признаться честно… признаться честно, я и сама хотела поговорить с тобой об этом. Но ты меня опередил.

-Надеюсь, мадам сенатор, вы не расстроились.

-Не расстроилась, - телефон на её столе зазвонил. Коротко бросив в трубку: «Хорошо, соедини меня с ним через две минуты», она снова подняла глаза на Келлермана, - Давай поговорим об этом ближе к вечеру, хорошо?

***
Он получил эту должность.

Прежде чем сообщить ему о деталях его новых полномочий, начальник охраны добрых пять минут рассматривал Пола, откинувшись в кресле. Рассматривал с любопытством.

-У меня пуговицы неправильно застегнуты, сэр? – спокойно поинтересовался Пол. Он умел произносить то, что в устах других звучало бы хамством, совершенно обыденно.

-Нет-нет, Келлерман, у тебя все по уставу. Просто я пытаюсь навскидку прикинуть, как далеко ты пойдешь…

Он сделал паузу, которую Пол переждал молча, догадываясь, каким будет конец фразы.

-… если уже в двадцать четыре стал личных телохранителем сенатора по её же собственной просьбе, - надо же, он не обманул предчувствий Пола. –Ну, что же, у меня есть множество версий относительно твоих перспектив… но гадать я не буду. Скажу только: не забывай, что ты еще и агент Секретной Службы. Ты защищаешь прежде всего интересы безопасности нашей страны в целом.

-Я помню, сэр. Я знаю.

***
Келлерман был не любителем корпоративных пересудов, но стал их частью, едва получив повышение. Сплетничать любят даже секретные агенты.

Он игнорировал все это, придерживаясь справедливой формулировки: «Собаки лают – караван идет», поскольку для него ничего уже не могло быть важнее Каролины… вернее, защиты сенатора Рейнолдс. Хотя один эпизод все же врезался в память: когда он обедал в переполненной столовой в одиночестве, без ушедшего на больничный Дэнни.

-Здесь занято?

Пол оторвался от бифштекса: возле его столика стояла девица с подносом и болтающейся на плече черной лаковой сумкой. На подносе сиротливо стояла тарелка с одиноким блинчиком и кофе. По виду девица была не старше его самого, но выражение лица у неё было такое, будто она руководила целым отделом.

Не дождавшись (он просто не успел ответить) его реакции, она села, разглядывая его весьма бесцеремонно и без намека на кокетство: обшарила взглядом лицо Пола, опустила глаза не его бейдж. И вздернула брови:

-Пол Келлерман?

-Думаете, я люблю носить чужие бейджи? – вопросом на вопрос ответил Пол, так же вздергивая брови.

Девица его проигнорировала, взявшись за нож и вилку и энергично начав расправляться с блином. Пол уже успел о ней забыть, когда она, доев, вдруг снова произнесла:

-Вы в свои двадцать четыре сделали впечатляющую карьеру.

-Думаете? – равнодушно спросил Пол.

Она снова смотрела на него в упор, подперев щеку рукой:

-Мадам сенатор платит вам сверхурочные? – поинтересовалась девица.

Подтекст вопроса Пол услышал сразу же – и, отчего-то, именно в этот раз почувствовал, что его задело.

-Слушайте, уважаемая...-он поискал взглядом её бейдж, и обнаружил - внизу, над бедром, на кармане пиджака. Бейдж с отметкой о специальном допуске. – … уважаемая Саманта. Я же не спрашиваю, откуда у вас, в вашем-то возрасте, который, кажется, тоже не слишком почтенный, бейдж со спецдопуском. И за какие сверхурочные вы добились в ваши годы права на спецдопуск…

-А вы спросите, - с вызовом предложила Саманта.

С минуту он молчал, глядя ей в лицо: молодое, наглое, с большими черными глазами, с заметной родинкой слева на подбородке, с темной челкой, закрывающей лоб.

Она была брюнеткой. В этот момент, очень странный, момент, Пол и осознал, что уже два года самой главной женщиной в его жизни (с какой стороны не посмотри и как не толкуй, с пафосом ли, без пафоса ли) была сенатор Каролина Рейнолдс. Светловолосая, светлоглазая, тридцатисемилетняя сенатор Каролина Рейнолдс. Девица – девчонка – напротив была полной, ну, или почти полной её противоположностью.

-Не буду, - ответил Пол и вежливо улыбнулся.

Что-то мелькнула в глазах Саманты - не раздражение, но что-то очень похожее. Бросив в тарелку скомканную салфетку, она резко встала и без лишних слов ушла, громко стуча каблуками, чтобы снова появится в его - в их – жизни через чертову дюжину лет.

***
-Ты можешь звать меня по имени, Пол.

Ему показалось, что он ослышался. Вот как - через семьсот двадцать восемь дней их совместной работы сенатор Рейнодлс предлагает своему телохранителю звать себя по имени.

-Конечно, звать меня по имени тет-а-тет, - со смешком она заправляет волосы за ухо. – Иначе получится не совсем по уставу.

-Разве я могу позволить себе что-то неуставное по отношению к Вам, мадам?

За семьсот двадцать восемь дней их совместной работы это была первая двусмысленная фраза, которую он ей сказал. Двусмысленная не на уровне откровенно пошлых намеков… но все же двусмысленная.

Каролина улыбнулась. Она смотрела на него снизу вверх – она всегда смотрела на него снизу вверх, потому что Пол был выше её на голову.

-А ты бы хотел?

За окном почти стемнело.