От автора: 1) я в полной творческой импотенции, так что здесь планируется продолжение, с Келлерманом и с сексом и все такое, но я не знаю, когда и как; 2) здесь НЕТ Мэри Сью, - Саманта каноничная героиня, если кто ее не помнит, - я не виновата. Стерва-агентша Компании из первого сезона, которая за пять секунд своего пребывания в кадре, обозвала Пола «зазнавшимся телохранителем», Эл-Джея «шестнадцатиленим укурком», отца Майкла и Линкольна – «говнюком», а так же три раза нахамила Каролине Рейнольдс. Кстати, медсестра тоже была в каноне, хоть она и в фике не играет никакой роли, - только я не знаю, как ее зовут; 3) мне лично все равно, что подумает об авторе читатель, если автор дойдет до всего того НЦ, которое задумал, а читатель это прочтет. Если вдруг мало ли найдутся любители вообразить себе и проанализировать всю мою скромную личность и личину…с этим я ничего поделать не могу.

Посвящается Соньке (Игла) и Вике (наивная), - сто лет в обед обещанное. Девки, вы мои няки, я вас люблю.

~~~~~~~~~~

- Привет.

От ее молчания в груди поднялась неожиданная (всегда неожиданная) волна ярости. Пэм так легко любить, боготворить, мечтать о ней, когда она далеко.

Он быстро заморгал и стиснул телефонную трубку.

- Это ты прислала цветы?

- Какие цветы? – слезы в ее голосе. Слезы в трубке. Кругом слезы и жалобы. Кругом обида, беспомощность и паника.

Ему показалось, что он погружается в пучину липкого кошмара, из которого вынырнул ненадолго. Так было каждый раз, когда звучал ее голос в трубке. Этот обморочный ужас начинается, когда понимаешь, что совсем разлюбил женщину, которую, казалось когда-то, разлюбить невозможно. Умерло чувство, - чувство умерло, а Алекс Махоун еще жив, он свое еще не откашлял, хотя однажды он клялся Пэм при всех, что все будет наоборот.

- Букет выбирали твои адвокаты? – голос дрогнул, в трубку, кажется, просочилось его раздражение пополам с болезненной кривой усмешкой.

- Какой букет?! Алекс, что с тобой? – дрожь. Слезы. Непонимание.

Привет, Пэм! Помнишь меня? Я твой кошмар.

Она в полной растерянности.

Алекс едва не застонал. Мучительная пытка - бесконечно, многословно, покорно оправдываться за то, в чем не чувствуешь своей вины.

- А, ничего…, - он судорожно вдохнул и выдохнул, стиснув зубы, чтобы справиться с неожиданной острой болью в плече. – Ничего. Не волнуйся.

- Алекс…

- Я в порядке. Мне надо бежать…, - вошла медсестра. – Я тебе перезвоню. Надо бежать. Пока.

Он откинулся на подушки.

Нет, черта с два. Сегодня он никуда не побежит.

Он выпустил из рук мобильник, и словно рухнула ужасная ноша. Никогда он не попросит ее приехать, - скорее он вынет табельную пушку, сунет ее дуло себе в рот и спустит крючок. Он набрал ее номер по одной причине, - эти ужасные цветы, которые стояли на тумбе возле его койки. Большой букет экзотических лилий. Каждая – мясного цвета, хищного, плотоядного вида, похожая на широко раскрытую змеиную пасть. Они воняли сладко, густо и приторно, - может быть, это от их запаха так тянуло блевать. И он дурак, потому что Пэм не могла прислать эту агрессивную гадость, - хотя бы потому, что не знала о его ранении. Пэм любила…кажется, это были розы. То, что любила Пэм.

- Как самочувствие? – спросила медсестра, грустно улыбнувшись. Она стояла в дверях, прислонившись к косяку, и была не очень хороша собой и не очень молода. У нее был вид женщины, которая уже нашла свое счастье и прочно в нем утвердилась.

- Вам лучше знать, - ответил Алекс, улыбнувшись так же грустно, как она.

Медсестра подошла к его койке, сунув руки глубоко в карманы голубой рубашки с бейджем.

Стефани.

- Будете в порядке, - она уверенно кивнула. – Вы здесь герой. На вас ходят смотреть посменно.

- Почему?

- Пулевое ранение на службе, - Стефани пожала плечами. – Вы особенный пациент.

Упреки. Алекс вдруг подумал, - какое невыносимое наслаждение и легкость есть в жизни БЕЗ упреков.

- У меня есть хорошая новость для вас, мистер Махоун, - загадочно произнесла Стефани, довольная тем, что знает.

…у меня есть для вас ужасно интересное дело, - работа, которая буквально размажет вас по стенке, от которой вам будет жаль отрываться на сон и еду, с которой вы будете спать в обнимку в коридоре штаб-квартиры ФБР, и при исполнении которой никто не станет вытирать вами задницу. У меня также есть женщина для вас. Женщина, у которой нет к вам претензий.

- Ваша женщина здесь, - тихо сказала Стефани. – Не отходила от вас ни на шаг, - даже спала возле вашей койки. Мы не смогли ее выгнать.

Алекс посмотрел Стефани в лицо, моргнул и улыбнулся.

- Это она принесла эти цветы? – мягко спросил Алекс.

- У нее изысканный вкус, - Стефани кивнула.

- Да, - почти беспечно ответил Алекс. – Она такая.

- Я позову ее, - сказала медсестра, уходя. – Она спустилась выпить кофе.

Болело плечо. Все равно – анестезия или нет. Стреляные раны, как казалось Алексу, болят меньше, чем ножевые, но болят. Ужасно.

Пиздец как болят.

Плечо дернуло так, словно в ране торчал рыболовный крючок, и кто-то с силой накручивал спиннинг. Алекс задержал дыхание, - от боли, а, главное, от неожиданности, - и, постаравшись расслабиться, аккуратно поправил капельницу с анестезией. Капельницу с обезболивающим и снотворным. В этот момент он был готов затолкать всю иглу вместе с трубкой в свою раскуроченную вену.

Чтобы эта сука капала быстрее, сильнее и больше!

- Вы лежите здесь так, словно собрались рожать.

Алекс повернулся слишком резко, и голова закружилась.

Видимо, та, что стояла в дверях, и была его женщиной. Она была высокая, одетая в черное, у нее были блестящие наглые глаза, веселое лицо, плохо причесанные, неуложенные темные волосы и улыбка редкой гадины.

Из-за таких стреляются, вешаются и травятся. Хотя это совсем не то, от чего с первой секунды лишаешься дара речи.

- Вы кто?

Она вошла и, повесив пиджак, присела на стул возле его койки. Она уперлась в свои колени и посмотрела на него с любопытством, склонив голову на бок.

- Вы выглядите так, как я себя чувствую, - сказала она.

- У меня сейчас туго с воображением, - процедил он, – Вы ответите, или я должен сам догадаться?

Она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

- Меня зовут Саманта. Я новый посредник между вами и мистером Кимом.

- Мы общаемся без посредников.

- Не всегда, вы же знаете. Мало ли, что.

Она была из тех женщин, которые ночью, закончив отчет, плавным отточенным жестом снимают с носа очки в тонкой темной оправе, подчеркивающей линию бровей, и с минуту смотрят в горящий экран ноутбука. Об этом очень глупо говорить, но это легко увидеть, взглянув на нее и на то, как театрально выгибаются ее точеные брови.

- А где блондин?

Нет, он не станет скучать. Ему просто любопытно.

Губы Саманты растянулись в усталую, загадочную улыбку, - у нее был такой вид, словно она вот-вот подмигнет, с того момента, как она вошла сюда.

- Ушел в отпуск, - ответила Саманта. – А я вышла.

Алекс решил не отвечать на ее улыбки. В ней не было ничего заученного, и это удручало, - значит, или она заучила все слишком хорошо, и тогда она способна и опасна, или она затеяла какую-то свою игру, которая, конечно, неизбежно будет проиграна, и тогда его задача, - не ввязаться, не влипнуть в ее историю. Со своей бы разобраться.

- Знали бы вы, мистер Махоун, - задумчиво произнесла она, глядя на него и в то же время слегка…сквозь, - как бывает трудно выйти из отпуска.

Алексу нравилось ФБР, и он не хотел думать о том, зачем люди идут работать в другие конторы. Чисто гипотетически, - он мог сказать, что выйти из отпуска Саманте было труднее, чем восстать из мертвых. Но слова утешения не только не сорвались с языка, - даже в голове не родились. Единственным человеком на свете, которому Алекс сочувствовал в этот момент, был он сам.

В ее сумке зазвонил мобильный. В ее маленькой лакированной сумке.

- Он очнулся.

Она протянула Алексу трубку, - такую же маленькую, гладкую трубку, - и поднялась со стула, словно собралась уходить. Но не ушла. Прислушивалась так откровенно и с таким нескрываемым любопытством, что была почти смешна.

Голос в трубке был ему ненавистен, потому что человек, которому он принадлежал, имел над Алексом безграничную, бесконечную, бесконтрольную и беспрецедентную власть. В определенный момент, Алекс почувствовал прилив благодарности к Келлерману и даже назвал про себя «золотой» его засекреченную башку. Потому что всё, что произошло за последние сутки, стоило того, чтобы услышать почти бабью истерику в телефонной трубке. Прямо сейчас.

В мобильнике Саманты агент Ким зазвучал прямо как Пэм, едва узнал правду. Как Пэм звучала, когда Алекс кричал на нее или говорил непонятные вещи.

Он даже прикрыл глаза, потому что этот миг сомнительного триумфа доставлял почти физическое удовольствие.

- Удачи, Кимми.

Алекс дал отбой, потому что не хотел слышать, как Ким возьмет себя в руки. Примет решение. Отдаст приказ. Одно дело, когда Алекс не выполняет приказ, другое – когда не дает возможности его отдать.

- Принести вам чего-нибудь? – Алекс вздрогнул, забыв о ее присутствии. – Гамбургер? Может быть, пончик?

- Нет, - огрызнулся он. - Хотите сделать что-нибудь полезное, - уберите ваши цветы.

Саманта радостно улыбнулась.

- Не нравятся?

- Такое чувство, что они вот-вот обглодают мое лицо.

Саманта шумно выдохнула, прикрыла глаза и опустила голову на грудь на мгновение, - спектакль, который называется «Я решилась говорить начистоту», а, может, не спектакль. Искренне ли то, что говорит и будет говорить дальше эта женщина или нет? Алекс решил:
1) это никак не проверить;
2) от этого ничего не зависит;

Насрать на это.

- Я очень милая, агент Махоун. Советую вам не раздражаться на меня, - мы будем часто видеться и много работать вместе. Конца-краю вашей истории еще не видно, - уж поверьте, а я больше не собираюсь в отпуск. Кроме того, у нас с вами есть кое-что общее.

Алекс фыркнул.

- Нами затыкают дыры в демократии? В репутации?

- Мы оба недооценили Пола Келлермана и поплатились.

Выдержав короткую паузу, в течение которой Алекс успел оценить эту информацию как полезную, она подошла к его койке и проникновенным жестом опустила свою ладонь на его руку.

- Я предлагаю вам дружить против него, - сказала она тихо, почти ласково и слегка сжала его запястье. Ее тонкие брови трагически изогнулись.

Алекс развеселился. Алекс, черт возьми, развеселился, потому что в одном она была права, - с ее появлением все стало гораздо «чудесатее».

- Я смотрю, вы хитрая тварь…, - процедил Алекс, не скрывая ни своего веселья, ни сладковатой, тягучей неприязни. Ее маленькую холодную как ледышка ладонь на своем запястье он чувствовал так же остро, как свежую дырку в своем плече. Это было противно, потому что в этом было что-то блядское и лживое насквозь, и это было приятно, потому что приносило облегчение, и потому что это было требовательное, но ласковое прикосновение.

Она убрала руку.

Жаль.

- Отдыхайте.

Доброжелательность. Дружелюбие. Уверенность.

- Я загляну к вам вечером.

Она взяла с вешалки свой пиджак, взяла с тумбы вазу с цветами (поставила затем в коридоре на подоконник), а в дверях помахала ему рукой, чуть наклонившись вперед и улыбаясь заговорщицки, словно прощалась с маленьким ребенком, с которым у них есть маленький секрет. Было почти так.

Только их маленький секрет, пока что, - открытый вопрос. Открытый широко. Хотя ее рукопожатие и симпатичное лицо сделали его чуть более закрытым, едва-едва. Алекс признался себе в этом, когда она ушла, - в ту же секунду его, наконец, вырвало в жестяное ведро, которое медсестра предусмотрительно поставила возле его койки. И рвало без конца до самого вечера.

Побочное действие анестезии.

~~~~~
TBC