Одним дождливым весенним вечером сия вкуснятина попала ко мне в лапы. Осталась ли она такой же вкусной, какой была в оригинале, судить вам, но от себя добавлю, что Сукрэ предстал здесь для меня с неожиданной стороны. В трех словах о фанфике: глубоко, драматично, жизненно. Посвятить, с вашего позволения, хочу всей элите, всей цвети общества, которую собрал вокруг себя Побег, а также всем тем, кто умеет улыбаться по-весеннему широко. Вы умеете? – тогда улыбнитесь…пускай кто-то рядом с вами будет долго ломать голову, чему вы радуетесь, а потом от осознания того, что можно улыбаться просто так, и сам расплывется в улыбке )))))

Каждый ребенок хотя бы раз в жизни бежит от чего-то.

Фернандо делал это дважды.

Впервые это произошло, когда ему было семь, и его мама злилась на него за то, что он сделал что-то неверно – он даже не мог вспомнить что именно, настолько незначительным и мелким был проступок. Он сложил пару трусов, журнал комиксов и стопку карточек и улизнул из дома, пока мама была в сушилке.

На улице соседка догадалась о чем-то и пристально уставилась на него. «Куда это ты собрался, Фернандо? Ты же не хочешь сказать, что опять вляпался в историю?»

Она вела себя как старая ведьма, потому что однажды во время игры в полицейских и воров он нечаянно расколотил ее цветочный горшок и свалил после этого всю вину на собаку, а потом обозвал ее жирной и убежал. Он сказал тогда сам себе, что она всего лишь пытается его запугать, и рано или поздно он соберет всех своих друзей, что живут ниже по дороге, и они украдут ее пресловутый коврик или что-нибудь в этом роде, но она постоянно наблюдала за ним, так что у Фернандо никогда не было настоящего шанса осуществить задуманное.

«Не-ет» Пробормотал он в ответ, его ладони неприятно вспотели, так что пришлось положить коробку для ланча и вытереть руки о штаны. «Просто иду прогуляться».

Она сердито посмотрела на него, потому что была слишком стара, чтобы поверить, что дети могли заниматься чем-то другим, кроме как влипать в истории. «Хочешь, чтобы я передала твоей маме, куда ты собираешься? Тебе лучше бы поучиться хорошим манерам».

Если она скажет маме, куда он направляется, то это нельзя будет называть побегом, так что он просто нахмурился ей в ответ и рванул прочь.

Его коробка для ланча была одной из тез металлических штуковин с большим изображением бетмена сбоку и вмятиной, которая появилась после того, как он треснул Гектора по голове в канун одного Нового года, потому что Гектор был придурком и называл его желторотиком. Братец того полностью заслуживал, решил про себя Фернандо, даже если мама устроит ему Ад на земле после этого.

Игра стоила свеч, хотя бы ради того, чтобы посмотреть на выражение лица Гектора.

Пару зданий ниже от его дома был один удобный магазинчик, куда он с кузенами частенько наведывался за «ледяными сухариками» в жаркие летние дни, и он знал парня, который работал там кассиром настолько хорошо, что мог попросить ледяшку и получить ее бесплатно. Фернандо не имел никакого понятия, куда еще можно пойти, так что направился прямиком туда.

Парень за кассой поднял на него взгляд и отложил журнал в сторону, улыбаясь. «Эй, Фернандо. Что я могу сделать для тебя сегодня?»

«Ничего, спасибо». Фернандо присел возле полки с шоколадом и открыл свою коробку для ланча, чтобы достать журнал комиксов. «Я просто посижу здесь немного. Ничего?»

Парень одарил его заинтересованно-веселым взглядом и опять взял в руки свой журнал, наблюдая за ним осторожно. «Хм. Ладно, братишка. По мне так, делай что хочешь». И он уткнулся в журнал снова, но Фернандо успел словить на себе его взгляд еще семь раз, до того как его мама пришла и забрала его.

Он не знал, как мама догадалась, где его искать или откуда она знала, что он собирался делать. Пару лет назад его осенило, что его мама была телепатом и всегда могла сказать, когда он вытворял какую-нибудь пакость, потому что она никогда не верила его вранью о чем бы то ни было. Или, может, она просто всегда наблюдала за ним, как Бог или что-то в этом роде. Она знала, когда он затевал шалости, вроде, такой, как столкнуть Гектора со ступенек – даже если это была случайность, которой она в действительности была. И каким-то совершенно фантастическим образом она выяснила, что он прятался в магазине. Или, возможно, соседка рассказала ей – даже не смотря на то, что она не видела, куда он пошел. Она ведь была самой настоящей старой ведьмой.

Может, все женщины телепаты или что-то вроде того.

Но когда он увидел свою маму, стоящую в двери и что-то ищущую глазами, он не чувствовал себя и в половину настолько раздраженным, насколько ему казалось он должен быть. Потому что он предположил, что мамы всегда приходят и возвращают назад, если ты не дома. Или что-нибудь в этом роде, он точно не знал, как это бывает.

«Фернандо!» Ее голос прозвучал озабоченно, и она присела на пол прямо рядом с ним, проводя ладонью по его щеке. «Ты когда собирался вернуться домой?»

Он открыл было рот, но не мог придумать ничего, что можно было бы сказать в ответ.

Он позволил ей завести себя домой, держа всю дорогу свою коробку для ланча в одной руке, а ее ладонь в другой, и слушал то, что она говорила ему, потому что у нее был один из тех голосов, которые с легкостью можно назвать успокаивающими.

Он решил, что воспоминание было болезненным и ненужным, и просто закрыл его, стер из подкорки памяти, так чтобы никогда больше не думать об этом. К тому же он не считал, что семилетний ребенок способен сбежать, потому что Гектор не сбежал в свои семь и Гектор далеко не был его кумиром, он оставался все еще неплохим стандартом.

Во второй раз, когда он сбежал, ему было двадцать – он не был уверен, можно ли расценивать это как побег, потому что он не бежал от чего-то конкретного, он бежал от себя и от своего прошлого. Темная одежда и тяжелая атмосфера похорон, люди, задрапированные, как статуи, в черное и вуали, гроб, который они купили, скинувшись все вместе, мокрая трава и грязь, и шесть пар ног внизу, где была гнилая плоть и черви и кости. Вещи, которые он не хотел видеть.

И ему пришлось сбежать оттуда, потому что он не был уверен, что сможет вынести все это.

Постепенно впечатление от увиденного смазалось. Забылось как-то незаметно, само собой. Приезжать домой на каникулы, готовить обед для мамы и всех остальных, только чтобы доказать, что он уже не такой бездарь на кухне, как раньше, читать его племянникам и племянницам, играть в покер с Гектором и остальными кузенами и клясться, что когда он заканчивал со всем этим, его мама лукаво улыбалась ему, и забытая радость играла в ее глазах, которые все еще могли видеть все-все-все на свете.

По какой-то причине вся нужная и важная информация стерлась из его памяти.

Он не помнил, кто нашел его маму в кровати… даже сегодня не помнит. Может, это была его племянница Розалина, или, может, Гектор, а, возможно, и он сам - просто не мог вспомнить этого. Фернандо знал, что кто-то похлопал его по плечу и сказал, что сердце матери остановилось, и он знал даже, что был там со своими сестрами в день похорон, но не мог вспомнить, что именно происходило в тот день.

Он зачесал волосы мамы назад перед тем, как ее положили в гроб. Они так никогда и не поседели.

«Сожалею о вашей потере». Его преподобие был скорбящим и всепонимающим, будто проходил через все это тысячи раз, и, возможно, так оно и было. Но не тысячи раз с его матерью, тысячи раз с другим женщинами. С женщинами без имени, с детьми, которые оплакали их, а потом продолжали жить своей жизнью.

Фернандо нравилось думать, что он сильный человек, но сильные люди не плачут, поэтому он рыдал на похоронах матери.

И когда его сестра положила руку ему на плечо и прошептала что-то в ухо – какие-то неправильные слова ободрения, которые он так и не понял – все, что было внутри, обрушилось на него, как раскаленный дождь в летнюю жару, и он убежал. Прочь от могильных плит, которые помечают людей, которых все забыли.

Он не хотел, чтобы его мать стала одним из выцветших надгробий.

Там не было удобного магазинчика с ледяшками и приветливого парня за кассой парой домов ниже. Там не было ворчливой соседки, твердившей ему вести себя хорошо, в то время, как она сама только и ждала повода словить его на провинности, чтобы потом разводить руками перед носом подруг и квохтать, какой нехороший мальчик живет у нее по соседству. Там не было коробки для ланча с бетменом и вмятиной. Никаких трусов, никакой стопки карточек, никакого журнала комиксов. Только это.

Он мог вспомнить даже то, что ему казалось, будто мама всегда придет и найдет его, если он убежит, и эта мысль всегда делала боль и тоску разлуки с ней меньше. Будто, если ты попадешь в неприятности, она как-то узнает об этом и придет, и непременно вытащит тебя.

Но в этот раз она не пришла, чтобы забрать его. Ни в этот, ни в какой-либо другой. Никогда больше.

Он не навещал никого на протяжении целых шести месяцев, и когда они соболезновали и спрашивали, как он, Фернандо не упоминал, что некролог его матери все еще смотрит на него прямо с холодильника.

«Бегство не приведет тебя никуда, Фернандо». Мудро говорила ему поздней ночью после дня, проведенного с детьми, после всех игр, лимонада, мультиков и беготни во дворе, его сестра. «Ты знаешь, что случается с людьми, которые бегут от своих проблем? С людьми, которые выбирают всегда легчайший путь? Они попадают в тюрьму. Они попадают в тюрьму и сгнивают там вдалеке от своих семей, потому что им было слишком лень работать, чтобы достичь того, чего они хотят в этой жизни».

Он хотел принять ее совет, но каким-то образом, слова просто вылетели из памяти, как информация, которая ему никогда не понадобится.

И годами позже, наводя незаряженный пистолет на продавца за прилавком виноводочного магазина и требуя денег, чтобы купить обручальное кольцо для любви всей своей жизни, он говорил сам себе, что больше не бежит ни от чего, но глубоко внутри он был чертовски уверен, что лжет. Сам себе.