* * *

Он лежал на спине, свободно раскинув руки в стороны, занимая в ширину почти всю кровать. Подбородок даже во сне был слегка запрокинут назад. Открытая и расслабленная поза. Он не ждал нападения. Впервые в жизни. В комнате было душно, воздух казался неподвижным – густым и тягучим, как мёд. Лёгкое потрескивание цикад, доносящееся из открытого настежь окна, тонуло в вязком полумраке их комнаты. В луче лунного света, мягко льющемся на дощатый пол, подрагивали крохотные пылинки. Часы показывали половину третьего ночи.

Ещё три часа…

Она лежала не шелохнувшись. Ей казалось, что она заполняла собой всё пространство рядом с ним. Положив голову ему на плечо. Прижавшись животом к его бедру. Накрыв влажной ладонью покрытую жёсткими волосками грудь… Как на модных в восточных киосках рисунках инь и янь. Горячий комок внизу живота мягко пульсировал, но его нельзя было будить. Нет, она не могла его будить. За последние несколько дней он почти не спал. Они скрывались, они спасались, они бежали сквозь дрожащий знойный воздух Панамы в Америку – туда, где Келлерман должен был передать её Майклу. В целости и сохранности.

Как они и договаривались.

Как важна для тебя месть, Пол?.. Настолько, что ты сможешь отказаться от меня?.. От себя?.. От нас?..

Она осторожно провела дрожащими пальцами по его губам. Он улыбнулся во сне, пробормотал что-то, и, повернув голову, коснулся губами её лба. Его лицо за туманной поволокой сна было по-детски беззащитным. Широко раскрыв глаза, она всматривалась в него, стараясь запомнить каждую мелочь – едва заметные веснушки под дрожащими тёмными ресницами, мягкие морщины в уголках глаз. Она чувствовала на лице сладкое дыхание его безмятежного сна, терпкий запах его кожи, и её пьянило это состояние полной свободы и умиротворённости.

Они оба были обессилены от погони за призраками. Она – за бесцветной любовью к равнодушным взглядам человека, с которым их связывало только разочарование. Он – за местью людям, что давно забыли о его существовании. Три часа ночи – время, обнажавшее искренние их чувства, время, когда всё казалось возможным, когда они могли остановиться и быть самими собой. Но истинные желания обычно растворялись в первых лучах утреннего солнца, испуганно прячась за привычными состояниями – в неловких движениях, скользящих мимо друг друга взглядах и обрывочных в три слова фразах – коротких, насколько хватало сил, чтобы не дрожал голос.

Не касаясь его, медленно перебирая пальцами воздух нескольких миллиметрах от его тела, – там, где поднимается тёплая волна, она провела от плавной линии шеи по рельефной груди ниже - вдоль дорожки тёмных волос вниз. Она по-прежнему не касалась его, но он как будто чувствовал её невесомые лёгкие прикосновения. С его губ слетали тихие стоны, он что-то шептал во сне – она не могла разобрать, что именно, но ей безумно нравился этот хрипловатый голос и доверчивые интонации в его сонном бреду.

…Саре казалось, что она видит всё это со стороны. Как фотографию. Фотографию в режиме сепия – с этим влажным, густым воздухом, мерцающей лунной дорожкой и их телами, переплетёнными на смятой в причудливых складках постели.

Она застыла, наслаждаясь и каждой клеточкой впитывая ощущение свободы. Свободы от холодных призраков, которые всегда возвращались с запахом мокрой травы по утрам. Свободы – ещё на три часа.