Больше всего порадовала аккуратно выписанная сцена любви Гретхен и Линка Это ж надо так лихо кинуть мужика!. Бесчувственная стерва!.. Знает толк в пытках. И в бдсм, судя по всему

Ждём продолжения Думаю, Мелл таки выживет

Аккуратно, стараясь не причинить боли, Майкл опустил Мелл на заднее сидение серой развалины. Он старался не думать о том, способна ли Мелл все еще испытывать боль. Дыхание не прослеживалось, а вся ее одежда, да и его с Лиз тоже, была насквозь пропитана кровью. Мелл была прозрачно бледной. Сомкнутые веки заставляли ресницы оттенять и без того белые щеки. Стараясь отогнать от себя самую страшную мысль, о том, что поздно, и ничего уже не исправить, всеми силами заталкивая эту непрошенную мысль куда-то вглубь, Майкл развернулся к Лиз, и на ходу, садясь в машину, бросил ей:

- Лиз сядь сзади с Мелл, придержи ее, чтобы она не упала.

Лизхен, быть может, самую малость отличающаяся бледностью от прозрачности Мелл, с трудом ловя воздух губами, забралась в машину и положила голову подруги к себе на колени. Она почти не могла дышать, всхлипывая без остановки и не переставая звать Мелл, прося ее открыть глаза. Слезы сами собой катились по ее щекам и падали на лицо и грудь Мелл.

- Мелли… ну пожалуйста-а-а… пожалуйста… открой глаза… слышишь?...Ты не можешь… не можешь… ты мне обещала… - Бессвязный поток слов перемежался всхлипами, а затем срывался до едва различимого шепота. Опустив голову к лицу Мелл, пытаясь уловить хотя бы слабое дыхание, Лиз, глядя в это самое близкое, родное и единственное оставшееся у нее на этом свете лицо, ощутила новый приступ паники и боли. Нет. Только не Мелл. Только не она. Кто угодно, но не Мелл, не сейчас и не так. - Майкл быстрее! Она истекает кровью! Скорее, в больницу! - И заставив себя сделать глоток воздуха, Лиз ощутила, как уколом в сердце отозвался сжимавший ее страх.

Резко повернув ключ зажигания и, взметнув облако пыли, Майкл сорвал машину с места и устремил ее вдоль шоссе Оушн-Авеню.

Почти не сводя глаз с зеркала заднего вида, он всматривался в безжизненное лицо Мелл, снова и снова отгоняя от себя мысли о том, что они опоздали, ведя машину по направлению к Лос-Анджелесу. Им нужна была больница, но везде были люди Генерала. Кинув быстрый взгляд на Лиз, Майкл отвел глаза. Это неприкрытое горе, обнаженное в своей глубине и неподдельности являлось обратной стороной его собственного, еще совсем недавнего отчаяния. И сейчас, физически зная, что испытывала Лиз в эти минуты, Майкл вдавил педаль до упора, хотя, казалось, сильнее было некуда. Сознание, закаленное последними месяцами его жизни, с того момента как он переступил порог Фокс Ривер, сконцентрировалось на одном - им нужно скорее добраться до больницы, с или без людей Генерала, оставляя в спасительном сумраке понимание того, что это не боль Лиз, а его собственная падает на самое дно сердца.

- Лиз. Нам нужна больница, но… - Начал было Майкл, снова взглянув в зеркало, пытаясь поймать взгляд Лизхен.

- Кранц. - Придерживая Мелл, Лизхен пыталась зажать рану руками, и теперь на ней не было сухого места. Светлые белокурые волосы, руки, она вся были пропитаны кровью Мелл. - Нн-ам нне-ель-зя в госпиталь ЛА, - чуть задыхаясь, произнесла она, не в силах перестать всхлипывать.

- У нас нет времени на поиски другой больницы. - Возразил Майкл чуть жестче, чем сам того хотел. - Мы можем не успеть.

Снова наклонившись к лицу Мелл, Лизхен прикоснулась своей щекой к ее, и прошептала так, чтобы Майкл не мог расслышать:
- Мы успеем. С тобой ничего не случиться. Потому что я рядом. Только ты не уходи, ты мне обещала.

- Поверни на Санта-Монику, там есть больница, в которой… - На какую-то долю секунды она замолчала, но тут же продолжила - Там не будет людей Генерала. Я знаю. Быстрее. - Добавила Лиз, чувствуя холод щеки Мелл.

Вывернув на трассу, ведущую по направлению указанному Лизхен, Майкл старался просчитать все ходы и выходы, на случай, если Лиз, все же, ошибается и их встретят люди Кранца. Время уходило вместе с каждым метром дороги, оставленным позади, и если уже не было поздно, больница к которой они направлялись, была единственной, где оставалась слабая надежда спасти Мелл. До другой они просто не доедут. По крайней мере, не втроем. Понимая, что в сложившихся обстоятельствах, в случае неудачи они явятся для Кранца эквивалентом дичи на блюде, Майкл продолжал гнать серую развалюху навстречу полной непредвиденности, которой грозило обернуться для них появление в подобном месте. Поток мыслей, о Генерале, его людях в доме убитого архитектора компании «Империал Архитэкт», о том, как быстро Генерал узнал о направлении, в котором они работают, со скоростью света проносились в его мозгу. Но все это не могло заставить отступить назад мысль, твердо засевшую с той самой секунды, как Мелл упала на его руки - лишь бы не опоздать. Лишь бы не опоздать и рядом с этим мысли о Кранце обретали единственное значение - он мог явиться преградой в больнице, и Мелл могла умереть.

… Подъехав к серому, одноэтажному зданию, ничем не выделявшемуся на фоне таких же старых и обшарпанных домов, расположившихся на этой улице, и лучше, чем что либо иное демонстрирующих бедность этого района, Майкл резко притормозил чуть подальше от входа и дернув ключ зажигания вышел из машины. Подняв Мелл на руки, чувствуя как ее влажная, залитая кровью футболка прикасается к нему, он обернулся к Лиз и произнес:

- Останься. Если там люди Кранца, успеешь уйти.

- Исключено. - Голос Лиз, хоть и не был похож на обычный, все же стал спокойнее и жестче. И она почти уже не всхлипывала. - Скорее.

… Серый, грязный, совершенно не подходящий тому назначению, которым он обладал, больничный коридор перед реанимацией, где находилась Мелл, был совершенно пуст. Редкие сестры, быстро проходившие по нему в разном направлении, были единственным источником шума, и только флуоресцентная лампа, мигавшая время от времени и издававшая непрекращающееся жужжание, не позволяла больной, мертвой тишине упасть на это пространство. Времени не было. Оно казалось бесконечным, как и грязный коридор, в котором они ждали. И было почти невозможно сказать, сколько времени Мелл находится за этой дверью. Может быть, ее уже не было. Но они ждали. Ждали, каждый погруженный в собственную пропасть, не имея ни желания, ни сил для разговора. Ни даже для того чтобы обмануть друг друга и сказать, что все будет хорошо. Им не нужно было врать друг другу. Они оба слишком хорошо знали бесполезность этих слов, очевидность ситуации и тяжесть не отпускающей надежды. Время в этом коридоре и палате за наглухо закрытой дверью измерялось ударами сердца одного человека, который, быть может, именно в эту минуту делал последний вздох…

… Лизхен сидела на пластиковом стуле, привинченном к полу, уперев взгляд в противоположную стену. Ничего не цепляло ее внимание - ни грязный, почти бесцветный от слоя пыли на нем стул, на который она опустилась после того, как за Мелл захлопнулась дверь в операционную, ни точно такая же, с облупившейся кое-где грязно-голубой краской стена, о которую она облокотилась. Лишь плотно сжатые кулаки, так, что костяшки пальцев побелели, а на тонких запястьях проступили вены, свидетельствовали о крайнем напряжении, в котором она находилась.

Она видела, что Майкл сидит, опустив голову на ладони, и могла догадаться, или по крайней мере, ей так казалось, о чем он думает. Но ничего не могло избавить ее от ощущения, что это ее горе, ее рана, ее боль и … ее вина. Ее и ничья больше. Потому что Мелл была только ее. Только ее, по-настоящему близкой, родной и единственной сестрой, которая была у нее в жизни. Единственной, о ком она могла заботиться, и кто заботился о ней. И это она не справилась со своей ролью. Не смогла защитить ее, уберечь, спасти. И теперь по ее вине Мелл уходит за этой дверью. И она, Лиз, остается совсем одна. Одна вместе с этим ненужным, почти ненавидимым ребенком, который никогда не станет важным для нее, не заменит ей ни Мелл, ни Алдо, и которого в эту минуту она ненавидела почти также сильно, как и его отца. И чем больше боль и страх от потери Мелл сдавливая вены, погружали ее в бездну пустоты, тем больше она ненавидела ребенка, чье сердце ровно отстукивало удары под ее собственным.

Мелл оставалась в ее жизни единственным, что могло причинить ей такую боль. Тем, что было смыслом и причиной ее дальнейшего существования, тем, что раз и навсегда отделило ее от той жизни, из которой она пришла, от того, что было до них. До Мелл и Алдо. И закусив губы до крови, она твердила про себя, что не отпустит Мелл, запрещая себе погружаться в отрывочные картины из прошлого, то и дело возникающие перед ее глазами, где они были вместе с Мелл, а иногда и Алдо. Чувствуя, что этим она как будто отпускает ее, соглашается с ее уходом. А это было тем, что Лиз знала, она никогда не сумеет ни принять, ни понять… ни жить с этим.

Все перемешалось в ней - страх потерять единственного близкого человека, боль от сознания этой потери, но больше всего мозг раздирал страх одиночества. Она снова оставалась одна. Снова была никому не нужным, брошенным в этом безумии жизни, ничего не понимающим ребенком. И рядом не было никого. Ни Алдо, ни Мелл, которую она теряла прямо сейчас. И ей казалось, что в эти медленные минуты, текущие по венам вместо крови, она теряет их обоих. И его тоже. Боль еще не успевшая стать глухой и покрыться защитным панцирем времени, всколыхнулась в Лиз и слезы снова покатились по щекам, заставляя судорожно вздрагивать плечи. Она всегда знала лишь одни потери, никогда не имела ничего, и обещала самой себе, что Мелл она никогда не потеряет. Чего бы ей это не стоило. И вот теперь Мелл почти стала завершающим звеном в цепи потерь Лиз. Тем звеном, которое делало ее дальнейшую жизнь бессмысленной, ненужной, одинокой. Не имеющей значения ни для кого. И менее всего для нее самой…

…Провалившись в медленное ожидание, Майкл, перестав сопротивляться чему-то, чего он так старательно и осознанно пытался избежать все последнее время, мысленно смотрел на осколки того, что стало его жизнью. Сейчас, когда Мелл была между этой самой жизнью и смертью, не было смысла обманывать себя или пытаться перестать думать о том, что стало главным. Не было ни смысла, ни желания. Бесконечный, беспрерывный поток, не выпускавший его с того дня, когда он пообещал брату вытащить его из тюрьмы, казалось, замер здесь. Перед этой дверью. За которой, возможно, уходил из жизни человек, ставший в такой короткий срок ближе и значимее, чем он сам мог представить. Человек, которого, по сути, он не знал настолько хорошо, чтобы можно было допустить такой поворот событий. Но, который, так или иначе, подсознательно, превратился, подобно Линку, в смысл того, что он делал, заняв место где-то рядом с братом в его сердце.

Мысли сталкивались и переплетались с обрывками картин, которые возникая на краю сознания, сменялись другими. Вот Мелл кривит губы, отказываясь зашить его рану… и тонкие пальцы уверенно прикасаются к его коже. Вот она, стоя посреди фойе компании «Империал Архитэкт», кричит, чтобы к ней не подходили… Вот он держит ее за плечи, и ее темные волосы скользят между его пальцев. Большие, карие глаза распахнуты и ждут… Вот она в гостиной, безжизненно смотрит на него, говоря, что не оставит единственного близкого ей человека. И он понимает, что она имеет в виду. Знает все ее слова. Вот он чувствует прикосновение ее слезы к своей щеке, и это ощущение пронзает его насквозь… И, наконец, он закрывает ладонями ее рану и теплая кровь льется по его рукам. Отрывки, как заведенные скользили в его голове, казались приходящими из прошлой жизни. Той, в которой он мог заставить себя не думать об этом…

… Жизнь, потерявшая смысл уже не вчера, снова теряла его здесь и сейчас, когда все было почти ясным и таким понятным. Пройденный путь был бесконечным, без права на возврат и на конец. Без права уйти, исчезнуть, замести следы. Когда-то, придуманный в прошлой жизни план, исчезнуть с братом навсегда, теперь самому себе казался насмешкой. И была лишь цепь поломанных судеб и жизней. Цепь смертей, ожидающая сейчас перед дверью в операционную, где лежала Мелл. И не было больше ни причин, ни следствий, объясняющих, каким образом его жизнь превратилась в этот кошмар. Они уходили вглубь, прячась друг за другом, возвращая его ко времени, когда не было ни Фокс Ривер, ни всего остального, и делая поиск причины бессмысленным. Потому что он хотел лишь одного. Спасти жизнь брата. Пусть ценою своей собственной. А вокруг были жизни отца, Вероники, матери Эл Джея и множества, множества других, к которым могла присоединиться и Мелл. И все, что оставалось у него - лишь бремя бесконечных потерь, которое виной ложилось на изорванную в клочья душу. Он снова оставался один на один со своими утратами, глядя в лица тех, кого он любил, и кого не было рядом с ним. Расплачиваясь новыми потерями и новыми дырами в душе за стремление спасти и не отпустить единственного оставшегося у него близкого человека - брата.

Но это была и ее война тоже. Не он вовлек ее в этот водоворот. Но эти мысли никогда не спасали его, заставляя испытывать вину за случившееся. За то, что не смог предотвратить, предусмотреть, просчитать до конца….

… Минуты ожидания, растекаясь в воздухе, словно застывали, и, казалось, он, становится тяжелее и, подобно этим мыслям, давит и сжимает пространство вокруг. Мысли, беспрерывные мысли ударялись о сознание, в котором отстукивало время лишь одно - «Не уходи … ты обещала »…

Нет, она не обещала. Не ему. И, может быть, никогда не пообещает, оставшись мечтой, подобно множеству, которые он хранил с детства. Собирал их, стараясь справиться с ними один, открывая все новые и новые двери, за которыми эти неосуществившиеся мечты превращались в преследующие кошмары. Но это был бесконечный путь, и бесчисленные двери вставали перед ним, грозя закончить этот непрерывающийся круг дверью, с которой он ничего уже не сможет сделать. И подобной дверью была потеря Мелл.

Все снова стало простым и понятным, как в тот день, когда он принял решение сесть в тюрьму ради спасения Линка. И не было сомнений. Все было так, все было верным. Но не было плана и не в его силах было повлиять на то, что стало одним из самого важного, оставшегося у него в этой жизни.

Поднявшись с пластикового стула, разделенного со стулом Лиз несколькими подобными пластиковыми сидениями, Майкл, сделав пару шагов, уперся в противоположную стену коридора. Ожидание пульсировало в венах с каждым новым ударом сердца, и с ним же неизвестность отравляла мысли о том, что еще не поздно, не все потеряно…

Лиз, с опухшими, покрасневшими глазами, но уже переставшая всхлипывать, все так же молча продолжала сидеть, нервно крутя между пальцев свою Гарпию. В ее лице, лице человека, стоящего над пропастью, проступили жесткость и решимость к чему-то неясному, что было известно ей одной. Лезвие ножа ударялось о ее живот и ноги, но ей это не мешало, и она с той же настойчивостью продолжала теребить его.

Подняв лицо от своих рук, Лиз посмотрела на Майкла, уперевшегося в стену, и судорожно вздохнув, с трудом произнесла:
- А если…
- Нет. - Резко ответил он, обернувшись к Лиз. - Нет. Этого не случится.

Эти слова она, не переставая, повторяла про себя с того самого момента, как Мелл упала на землю, но мозг отчаянно жаждал услышать это от кого-то еще. Слышать снова и снова, что этого не случится. Пусть и от человека, который также как и она находился в полной неизвестности. Лишь бы слышать, что это не ее иллюзия и не самообман. Это правда. Иначе быть не может.

Острое лезвие ножа Лиз скользило по ее животу, но она продолжала не обращать на это никакого внимания. Внезапная мысль о том, что он, подобно ей, отсчитывает эти длинные, бесконечные секунды, и пусть его чувства не могли быть сильнее, но были такими же глубокими и режущими как и ее собственные, заставила Лиз снова посмотреть на Майкла. Странное ощущение, что Мелл принадлежит не только ей, пронзило Лизхен.

Почти с самого начала, всегда, почти всю жизнь, Мелл была лишь ее. И это знание, это чувство вселяли в Лиз уверенность в этом мире. Понимание, что она не одинока, что есть на этом свете человек, который принадлежит ей. Но теперь, глядя на Майкла, прислонившегося к грязной, облупившейся стене больничного коридора, не произнесшего почти ни слова, за все это время, но молчание которого говорило больше, чем что бы то ни было другое, Лиз с полной ясностью осознала, что Мелл перестала быть только ее. Именно тогда, когда и Майкл и Лиз могли потерять ее навсегда. Но в эти минуты, когда они застыли в этом вечном ожидании, Мелл принадлежала и ему тоже. Потому что, Лиз не нуждалась в словах для того, чтобы понять это, он чувствовал сейчас то же самое, что и она. Эта потеря становилась для него его собственной, личной… новой бездной.

Мозг был вывернут наизнанку происходящим, и, словно острое лезвие ножа безжалостно, одно за одной вскрывало ее раны, Лиз чувствовала, как все, о чем она так старательно избегала думать, встало перед ней во всей своей неизбежности. И она знала, что было тому причиной. Мелл была словно плотина, спасающая ее от этих невыносимых мыслей. И теперь, когда эта платина могла в любой миг рухнуть Лиз снова оказалась один на один с тем, что никогда и ничем не могло быть изгнано из ее сознания. Алдо. Всего лишь несколько месяцев назад все было совсем иначе. И теперь это казалось почти сном, почти счастливой, идеальной жизнью. И Алдо и Мелл были рядом, и Лиз знала, что она никогда больше не будет одна. Никогда. Потому что Алдо этого не допустит. Потому что он не оставит ее, что бы не случилось. Но он оставил ее. Несмотря на свое обещания. Оставил, с разбитыми мечтами и желаниями, впутавшуюся в то, что не имело возврата назад. Снова потерявшуюся в этом страшном, жестоком, безумном мире. И она даже не знала, как он ушел. Она сама не понимала, зачем ей так необходимо это знать, быть может, это было последним, что способно было навсегда и бесповоротно погасить в ней все еще тлевшую, жалкую надежду.

- Так долго… - Слова давались с трудом, и Лиз сама толком не знала, что именно хочет сказать, но ей было необходимо прервать эту больную тишину, необходимо было услышать какие-то слова.

Снова вернувшись к стулу, Майкл сел, и, запрокинув голову вверх, уставился в серый больничный потолок. Ожидание убивало, но вместе с тем сохраняло надежду. У него не было желания говорить, но, взглянув на Лиз, продолжавшую с непонятной ожесточенностью вертеть нож в руках, утыкающийся в нее саму, Майкл медленно произнес:
- Тебе не стоит играть с ножом в твоем положении.
- Какая разница. - Лиз почти была рада, что можно снова резко среагировать на то, что было ей так ненавистно. - Так даже лучше.

- В твоем состоянии ты можешь… - Помолчав, Майкл так и не договорил до конца.

- А может быть я этого и хочу. - Она и не собиралась притворяться, что все не так. - Я это ненавижу.

Повернув голову к Лиз, Майкл посмотрел на нее.

- Это твой ребенок. - Просто сказал он.

- Лучше бы его не было. - Лиз теряла контроль над собой, чувствуя, как ярость на этого ребенка поднимается в ней. Словно он был виноват в смерти Алдо и в том, что жизнь Мелл могла оборваться каждую секунду. - Я хочу, чтобы он умер.

- Ты так не думаешь. - Ожидание становилось невозможным, и Майкл, затылком ударяясь о стену, отсчитывал про себя секунды.
-Думаю. - Жестко сказала Лиз. - Я хочу, чтобы он умер. Его не должно быть.

- Завтра ты будешь думать иначе. - Мысленно он смотрел в широко распахнутые, карие глаза Мелл. - Просто сейчас ты боишься за…

- Я не буду думать иначе! - Перебила его Лиз и, поднявшись на ноги, прошла, подобно ему, к противоположной стене коридора. - Если бы ты знал правду, ты бы так не говорил. - Какая теперь разница и какой смысл в скрывании того, что вчера казалось необходимым скрыть, чтобы все получилось. Сейчас, когда она потеряла почти все, ничего уже не имело для нее смысла.

Майкл опустил голову, и, не произнося ни слова, выжидающе посмотрел на Лиз.

- Это ребенок Кранца. - Отчеканила Лизхен.

Вот и все. Пусть знает. Пусть она проиграет и эту битву тоже, как и все остальное в своей жизни.

Майкл поднялся со стула и, молча, сделал несколько шагов по направлению к двери, за которой находилась Мелл. Резко остановившись, он обернулся к Лиз и с едва уловимой усмешкой поинтересовался:
- Это тоже была часть плана моего отца?

Упоминание Алдо Майклом, ударило Лиз в самое сердце, заставляя с новой силой чувствовать реальность его ухода. Того, что как бы она ни хотела, что бы она ни делала ничего в этом мире не способно было вернуть ей его. И это каждую минуту будет отравлять ее. Навсегда останется ее углями. А он стоит здесь и с легкой усмешкой говорит не имеющие никакого отношения к Алдо слова. Слова, делающие больно ей, Лиз, потому, что она лучше всех знала, каким Алдо был на самом деле.

- Ты не знал своего отца. - Скривив губы холодно произнесла она.
- Да! Потому что он предпочел своим детям чужих людей! - Парировал Майкл, с трудом себя сдерживая.

Это был совсем не подходящий момент для подобного разговора. Не время и не место. Не тогда, когда жизнь Мелл измерялась секундами.
Но Алдо явился тем камнем преткновения, упоминание о котором снова всколыхнуло боль и разочарование длиною в жизнь обоих людей, стоявших друг против друга в пустом больничном коридоре.

- Тебе не понять. - Лиз подняла правую руку ко лбу, нетерпеливым жестом откинув челку, и усмехнулась почти точно также, как и Майкл, с той лишь разницей, что его усмешка была наполнена горечью, а ее жесткостью и злостью. Злостью на эту жизнь, на все, на саму себя. - Он пожертвовал своей любовью к вам, пытаясь дать вам единственно важное - безопасность! Ты понятия не имеешь, что для него значила разлука с вами. Он это сделал ради вас! Чтобы вас спасти. - Почему то, что было таким очевидным для нее, Лиз, было так недоступно его пониманию?
- Когда хотят спасти - не бросают! - Майкл отлично знал, о чем говорит. Отлично знал, что такое детское одиночество длиною в целую жизнь, что такое понимание, что отец их бросил, что значит быть одним, никому не нужным ребенком. И что значит, в конце концов, понимание того, что отец променял их на то, что казалось ему важнее, вместе с тем, почти вырастив чужих людей. - Не надо говорить мне о спасении. Бросить легче всего. Тяжелее остаться.

Лиз смотрела на него, и ей нечего было возразить. Да, в сущности, он был прав. Она и сама понимала, что не смогла бы бросить Мелл, ни за что на свете. Она осталась бы, ценою собственной жизни спасая то, что любит, то, что ей дорого. Медленно опустив голову, она, не в силах удержаться, и ненавидя себя за этот вопрос, почти шепотом, спросила:
- Он быстро умер?

Этот вопрос словно потушил все, что успело накалиться между ними. На какой-то момент, отвернувшись в сторону, словно еще раз проживая те минуты, ставшие последними для его отца, Майкл провел ладонью по короткому ежику своих волос, и уже более ровным голосом ответил:

- Быстро. Сразу же.

Лиз судорожно вздохнула и отвернулась от него, пытаясь пережить всю пустоту, скрывающуюся за этими словами. Она сама спросила. Она хотела знать и получила ответ. Он не страдал… Ей казалось, что эти слова подобно комьям земли, ударяющимся о крышку гроба, упали на ее сердце.

Майкл ничего не говорил, не пытался каким-то словом облегчить то, что чувствовала сейчас Лиз. Все было понятно без слов. Они оба еще долго будут переживать это. Каждый по-своему. Так, как мог. Смерть Алдо была отдельной утратой каждого, тогда как потеря Мелл могла стать их общей бездной.

Внезапно дверь операционной распахнулась, и вышедшая к ним сестра, с поднятыми руками в белых резиновых перчатках, окрашенных кровью, посмотрев по сторонам, произнесла:
- Пройдемте, вас хочет видеть доктор…

Она не шевелилась, продолжая держать руки в той же позе, но Майкл заметил ее странную бледность, тревожный бег зрачков и прерывистое дыхание. Казалось, она хотела что-то сказать и с трудом удерживалась от этого.

Кивнув им, она скрылась в операционной, оставив дверь открытой.

Лиз, стремительно, не раздумывая ни секунды, дернулась было вслед за сестрой, но Майкл остановил ее, вытащив из-за пояса пистолет Мелл, который он забрал, как только они подъехали к больнице.

- Уходи. - Прошептал он, и выражения его лица было достаточно, чтобы Лизхен все поняла. Обменявшись быстрым, выразительным взглядом, Лиз кивнула, а затем, метнувшись по коридору, исчезла за матовой стеклянной дверью.

Подойдя к самому входу в операционную, Майкл замер, крепко сжимая пистолет, а затем резко вошел внутрь, почти в то же мгновение вскинув руку с оружием, целясь в стоящего напротив, рядом со столом, на котором лежала Мелл, человека.

Картина, представшая перед ним, не требовала дополнительного пояснения. Это было именно тем, о чем он думал, когда гнал машину к этой больнице, пытаясь не опоздать.

В полузатемненном помещении, в котором ярко освещенным большой, круглой флуоресцентной лампой был лишь стол с Мелл, находились люди Кранца. Медицинский персонал, остановленный посреди операции, стоял вокруг стола под направленным, по всей видимости, на оперирующего врача, дулом пистолета. Еще трое стояли чуть поодаль, целясь в вошедшего в помещение Майкла. Худощавый тип в черном костюме, с серыми, мышиного цвета волосами, стоял рядом с Мелл и держал в руках трубку подачи кислорода. Тревожные сигналы, подаваемые аппаратами, выводящими на дисплеи кардиограмму и другие данные состояния оперируемого, не переставая мигали, царапая каждый нерв.

- Если вы не вернете трубку на место, она умрет. - Сдавленно произнес доктор, глядя прямо перед собой.
- Ты слышал, Скофилд? - И дружески усмехнувшись, обладатель мышиных волос поднял трубку подачи кислорода вверх, так, словно хотел, чтобы ее было всем видно.

- Подключите ее к аппарату! - Майкл продолжал держать, по всей видимости, главного на мушке, чувствуя, что это тупик. Времени ни на что не было. Мелл умирала прямо на его глазах. И он знал, что есть единственный выход, что-либо изменить, сохранить ей жизнь. Пусть и ценой его собственной.

- Не премину сделать это. После того как, ты последуешь за мной. - Все так же улыбаясь и растягивая слова, произнес агент Компании. - Не делай лишних движений. Я не получал приказ оставить ее в живых.

Он явно не собирался пускать в ход оружие, иначе этот разговор был странной, нелепой заминкой того, что они могли сделать в первую же секунду. Нет. Майкл отчетливо понимал, что нужен ему живым. Но время Мелл почти исчерпало себя. И ему оставалось только последовать предложенному варианту событий.

- Опусти пистолет на пол. - Происходящее явно забавляло агента.

Медленно опустив оружие, Майкл поднялся и в тот же момент агент с мышиного цвета волосами опустил кулак на его висок.

Оттерев кровь, Майкл успел бросить быстрый взгляд на белое, неживое лицо Мелл, когда к нему подошли двое и, приставив пистолет к затылку, вывели из операционной.

......................................................................................................................

В прошлый раз, повторюсь, меня оЩасливили сценой Линка и Гретхен, но в этот......

Генерал и его бабуля подарили просто незабываемые минуты всхлипываний перел монитором.

Несмотря на то, что я до сих пор придерживаюсь мнения, что старый Джонотусику уж как то черезчур расчувствовлся по поводу сына, который еще и не точно именно сын, сцена комична до предела, так что про видение персонажей на время просто забываешь.

Кхе.... ну ты поняла короче... минут десять меня мучал всего один вопрос....[/off]

раз он так мечтал о сыне, чтобы ему уже давно не найти суррогатную мать, которая спокойно и без лишних движений выносит ему именно сына?

и тебя с Рождеством, дорогая!