Добавлено (10.04.09, 22:15)
---------------------------------------------

Ладно, с генералом Котовским Кранцем на боевом коне разобрались! Но где же баклажан?

Итак! Восьмой день от Рождества Фарсова...

Линкольн дрожащими пальцами вставил ключ в замочную скважину и несколько раз повернул его. Дернув ручку вниз, Линк толкнул дверь, но она не открылась. Замок снова заело. Уже довольно долгое время он порою переставал слушаться хозяев и не впускал их в квартиру. А примерно неделю назад, Таня, вернулась домой днем, забыв нужные документы, и была вынуждена вызванивать Линка из магазина Элиаса, чтобы он помог открыть этот чертов замок. Но даже после этого случая замок не был починен или заменен. Таня просила это сделать, но всякий раз, когда Линк был дома, он находил более важные дела, и казалось, что Танина просьба никуда не убежит и в любую минуту он сможет этим заняться. А чтобы укротить замок, был придуман ловкий трюк с несколькими поворотами и ударом кулака Линка или же бедра, если дверь открывала прекрасная половина жильцов квартиры.
Все это было сущей ерундой, но именно эти детали сейчас казались Линкольну очень важным и ценным. И уставившись на этот идиотский замок, который не пускал его в их с Таней дом, он точно знал, что самым лучшим в его жизни было то, что он жил здесь. То, что он любовался тем, как Таня готовила ему ужин, получал по рукам за то, что тянул их в тарелку с еще не готовым салатом. То, что он смотрел, как она сидела над своими записями при свете ламп и пробивающимися из-за неплотно прикрытых штор предзакатных сумерек, как она постоянно отвлекалась на него, сидящего в противоположном углу тихо, позволяя ей работать. Но работа превращалась в сплошные взгляды украдкой, улыбки и слабые попытки вникнуть в написанное на белых листах, которые почти всегда заканчивались фразой «Доделаю завтра…». Это был их дом и их жизнь. Которая, по какой-то странной причине, зависела не от них самих, а от людей с оружием в руках.
Ударив со всей силы по замку и толкнув дверь, Линк почти влетел в квартиру. Вот он, их дом. Пустой дом, заполненный до самого потолка ночным темнотой и оглушительной тишиной, которая была почти осязаемой. Линк привычным жестом нащупал рукой включатель на стене и в ту же секунду ночная тьма отступила от коридора и гостиной, которые наполнились мягким желтым светом.
Оглядев комнату, как будто желая удостовериться, что без хозяев здесь ничего не происходило, Линк внимательно прислушался к тишине.
Эта тишина плотной материей обволакивала окружающие предметы, и хоть жильцов этой квартиры не было здесь всего лишь какой-то день, Линку казалось, что все покрылось густым слоем пыли стародавних времен. Из-за закрытых окон стояла неимоверная духота и букет гардений в вазе на столике, который виднелся в гостиной, завял, разлив по квартире горьковатый лимонный запах. Закрыв дверь, Линк обессилено упал на пуф возле входной двери и стал внимательно разглядывать туфли Тани, которые в результате поспешного и бурного собирания вещей и бегства отсюда, оказались сброшены с обувной полки на пол. Он был в ярости, он был зол, он был в отчаянии. Но вместе с тем он был настолько опустошен и растерян, что в какие-то моменты проваливался в состояние невесомости, когда ни о чем не мог думать и не мог действовать, а мысли крутились словно осиный рой вокруг самого важного – Тани.
«У нее такие красивые ступни…» - внезапно подумал Линк, глядя на ее туфли, и в каком-то отчаянном бессилии прислонился головой о стену. Надо было прекращать думать в подобном русле, так, как будто она больше никогда сюда не войдет. Вся дорога из Иерусалима была наполнена этими мыслями и тихим внутренним воем от незнания, что же делать. Хотя, судя по тому, как порою на него смотрели другие пассажиры автобуса, этот вой иногда издавался вслух. Но теперь нужно было брать себя в руки и все как следует обдумать. И ждать, когда же эта дрянь Гретхен соизволит связаться с ним. Нет, он не позволит отнять у него Таню.
Страх, который проник в Линка вместе с последним удаляющимся взглядом Тани, и который как тень следовал за ним, пока он, как сумасшедший бегал по узким улочкам Иерусалима, выкрикивая самое дорогое имя и ловил на себе взгляды прохожих, в которых светилось насмешливое «Псих!», стал уходить, уступая место решительности.
Рассчитывать он может только на себя. Майкл слишком далеко и не сможет ничем помочь. И его слова о том, что все будет хорошо, если даже и поддерживали, то не могли вернуть Таню.
- Таня… - Не произнес, а простонал Линк. Но никто ему не ответил. Никто не вышел из кухни со счастливой улыбкой на лице. Лишь тишина, решив посмеяться над ним, стала еще более громкой и почти оглушила его. Подхватила его призыв любимой и утопила его в себе. Ни единого шороха, ни единого звука.
- Детка?.. – Еще раз тихо спросил Линк и закрыл лицо руками. Потерев глаза, как будто пытаясь избавиться от беспомощного взгляда Тани, он встал и поднял с пола ее туфли. Нежно проведя по ним рукой, Линк еще раз подумал о самых очаровательных пальчиках, которые он когда-либо видел и аккуратно поставил туфли на полку.

Линк прошел в спальню и сел на кровать, свет он не включал специально: чтобы не видеть фотографий Тани, не видеть ее любимых вещей и ее одежды. Почти сразу же он понял, что надо было уйти на кухню, в ванную, на балкон или же вообще не приходить в эту квартиру. Куда угодно, только не сюда. Куда бы ни упал его взгляд, он мог различать все предметы по привычке. И увиденное сразу же, отзывалось тупой болью где-то в области грудной клетки, где-то в области души.
Линку вдруг захотелось закричать. Так громко, как только можно. Чтобы разорвать эту тишину и не дать ей охватить все вокруг и не дать ей покрыть собою все любимые вещи Тани. Он упал на подушку, на которой спала Таня, и вдохнул ее аромат. Проводя пальцами по ее вышитой поверхности, Линк думал только о том, что готов сейчас продать душу кому угодно, лишь бы вновь коснуться кожи Тани, теплой и нежной. Пальцы его до сих пор дрожали, то ли от того, что они яростно хотели чувствовать под собою не затейливые узоры, вышитые Таниными руками, а сами эти руки. То ли от того, что в Линке, и он это чувствовал, вместо крови через все тело, по каждой вене, по каждому капилляру, через каждый нерв проходила ярость. И рука его крепко сжала угол подушки, будто представляла на ее месте сердце Гретхен Морган, которое он вырвет из ее груди при первом же удобном случае.

Линк повернул голову и взглянул на фарфоровую фигурку слона, стоящую на прикроватной тумбочке. Таня рассказывала, что эта фигурка, раскрашенная в яркие цвета индийского орнамента, защищает ее от кошмаров. Линк вдруг подумал, что все то время, что он спал в этой комнате, тревожные сны не касались его. Но сейчас даже этот оберег был бессилен. Линк грезил наяву и снова в ушах звучал тихий, издевательский голос Гретхен, тяжелое, прерывистое дыхание Тани, а перед глазами стояла она – запуганная и беспомощная.
Глядя на разноцветные линии окраски фарфорового слона, сияющего в бликах лучей света от проезжающих мимо машин, Линкольн стал понемногу засыпать и, несмотря на то, что эмоции в нем ни на йоту не утихли, провалился в сон…

… Гретхен отодвинула штору на окне и проводила взглядом Келлермана, который спускался по узкой тропинке к морю. Конечно же, ему необходимо как следует обдумать то, что она ему сказала и их сделку. А пока он бродит по золотистому прибрежному песку и омывает свои щиколотки в теплой морской воде, у нее будет время пообщаться с Барроузом.
Улыбаясь, словно наевшаяся до отвала сливок кошка, Гретхен набрала номер телефона Линкольна и приготовилась слушать его гневные возгласы, прекрасно зная, что ему придется заткнуться и плясать по ее указке…

… Настойчивый и противный трезвон вырвал Линка из объятий Морфея, и совершенно не понимая, что происходит, он попытался заглушить раздражающий звук, ударив рукой по будильнику. После нескольких ударов по часам, звонок не прекратился. Линкольн подскочил на кровати и попытался сосредоточиться, чтобы понять, откуда идет звук. Звонок шел не от будильника, а из заднего кармана джинс, куда Линк положил мобильный телефон.
Тряхнув головой, прогоняя остатки кошмарного сна с участием не только Тани, но Келлермана и Гретхен, Линк мрачно взглянул на слона-оберег и достал телефон из кармана. Ему не нужно было быть прорицателем, чтобы знать, кто это был. Сон сразу же сошел на нет, уступив место злости.

… - Доброе утро, Линкольн! – Голос Гретхен сладким сахарным потоком влился в ухо Линкольна, чем вызвал в нем ответный поток ярости и ненависти:
- Добрым оно будет, когда ты сдохнешь, тварь! Если хоть один волосок упадет с головы Тани…- Линк сразу же перешел к самому главному, сжал трубку телефона и кричал, что было сил, пытаясь выпустить из себя всю боль и омерзительно тяжелое чувство потери.
- Эй - эй! Советую тебе охладить свой пыл и внимательно меня слушать, если хочешь назад свою Таню!
- Только тронь ее…- Линк резко поднялся с кровати и стал нервно мерить шагами комнату так, что, если бы это происходило под водой, уже давно бы образовалась воронка, способная затянуть на дно все окружающие предметы.
- Уже тронула, Линкольн. – Как само собой разумеющееся объявила Гретхен. – Я забрала ее у тебя. И не верну, если ты будешь валять дурака, как ты это любишь делать.
- Я хочу поговорить с ней… - Линкольн понимал всю нелепость своих требований, но он все же пытался.
- Все как в старые добрые времена, да, Линк? – Гретхен говорила мягко, растягивая слова, словно она флиртовала с новым знакомым, а не говорила о заложниках. – Ты не будешь с ней говорить. Но как своему старому знакомому, я сделаю тебе небольшую скидку: с ней все в порядке… Пока что.
Внутри Линкольна как будто что-то оборвалось от этого «пока что». В одно мгновение он пережил весь ужас и всю боль, обещанные ему, если с Таней что-то случится. И от бессилия спасти свою детку от этого кошмара он так ударил по стене, что репродукция картины Густава Климта «Поцелуй» полетела с державшего ее гвоздика вниз и ее рама с глухим треском разломилась.
Линк чувствовал, что его всего сотрясает дрожь. В душной комнате ему стало холодно. Ледяные волны растекались по всему телу, но доходя до ног, возвращались назад уже горячим потоком, который приливал к голове, застилая на пару мгновений сознание черной пеленой. Он не знал точно, что это было – отчаянье или ярость, но что бы это не было, это резало изнутри тонкими лезвиями и только напуганный и обреченный взгляд Тани, сургучной печатью лежащий в его собственных глазах не давал ему закричать и упасть без сил.
- Я отдам тебе запись сегодня же! – Теперь было плевать и на запись, и на Гретхен, и на Келлермана. Лишь бы только вновь услышать родной голос Тани.
И когда в телефонной трубке раздался приглушенный, грудной смех Гретхен, Линкольн, который чувствовал каждую вздутую, напряженно пульсирующую вену на своей голове, готов был разорвать свою собеседницу в клочья даже через мобильный телефон.
- В баре отеля «Mercure Marina», в три часа. Там все и обсудим.
И прежде чем Линк успел отреагировать, его прекрасная собеседница нажала на «Отбой» и вместо ее сладкого, дразнящего голоса послышались короткие гудки, показавшиеся ему музыкой по сравнению с голосом стервы Гретхен.
Покрутив маленькую трубку в руках, Линк отложил ее на тумбу и сел на кровать.
Почему сейчас он подумал о том, что Таня терпеть не может ночевать не дома. Она рассказывала, что никогда не остается у друзей на ночь, что ей нужна именно ее подушка и ее одеяло.
Линк мог только догадываться, в каких условиях ей пришлось провести эту ночь. Но он точно знал, что после даже недолгого общения с этими двумя отморозками Компании, никакой оберег не будет способен уберечь Таню от кошмаров.
Часы на прикроватной тумбе огромными зелеными цифрами оповещали его, что до встречи с Гретхен было еще несколько часов. И это было самым паршивым. Ожидание. Бесконечно длинные минуты. Что ж, Гретхен явно сделала это специально. Разрываться каждую секунду на части от страха за жизнь Тани. Перебирать в сознании воспоминания, радость от которых стала бледной тенью, уступив место дикой боли. Изысканная пытка… Упав на кровать, Линк уткнулся в подушку Тани и бессильно зарычал в нее, срывая голос.

… Гретхен сидела за столиком у окна и разглядывала ряд белоснежных яхт у пристани, которая была совсем рядом с отелем. Стальные мачты и поручни сияли на солнце и казались выполненными из драгоценного металла, в сочетании с блестящей в солнечных лучах поверхностью воды, вся прибрежная зона казалась усыпанной бриллиантами и слепила глаза.
Гретхен перевела взгляд от великолепных и совершенных символов богатства и престижа, на грациозную женскую фигуру, упирающуюся в пол рыбьим хвостом, держащую на вытянутых руках солнечный диск, которая представляла собой напольные часы. Стрелки и цифры на солнечном диске показывали, что Линкольн Барроуз опаздывает.
Но стоило только Гретхен подумать о том, как непунктуально это бесплатное приложение к мозгам Скофилда, как это самое приложение зашло в двери бара и, быстро оглядев его, направилось к столику у окна. Гретхен, откинулась на мягкую спинку стула и мысленно приготовилась выслушать очередную порцию грубостей и угроз, но не без удовольствия отметила, что Линкольн был на пределе: вздутые вены паутиной покрывали шею и лоб, кожа была ярко красного оттенка, а глаза сияли яростью и страхом за жизнь этой глупой девчонки.
«Ну что ж… Сейчас повеселимся…».
- Все действительно, как в старые, добрые времена, Линк… Правда, должна сказать, в Панаме текила была куда лучше.
Линкольн, поджав губы и негодуя оттого, что не может задушить сидящую перед ним змею, опустился на стул.
- К чему все это? Я отдам вам запись, вы мне – Таню. Зачем тянуть?
- Я же уже говорила: мне не нужна запись.
- Тогда что тебе от меня нужно? – Процедил сквозь зубы Линк и сжал кулаки, чтобы нечаянно не разбить черноволосую голову собеседницы о столик.
Гретхен получала ни с чем несравнимое удовольствие, наблюдая, как Барроуз старается не разнести все вокруг, как вена на его правом виске вздулась, и даже с расстояния было заметно, как она пульсировала. Капелька пота скользнула с его лба по щеке до самой широкой, крепкой шеи и Гретхен даже сама не заметила, как приоткрыла свои ярко накрашенные губы. Но, переведя взгляд от шеи на глаза, полные ненависти и еле сдерживаемой злости, она убрала высунувшийся кончик языка и улыбнулась уголком рта.
- Линкольн, я предупреждала: не надо было делать глупостей и пытаться смыться. Это всегда плохо заканчивается. Но ты как всегда все сделал по-своему. И поэтому ставки выросли. – Гретхен, догадываясь о состоянии Барроуза, говорила нарочито самодовольно и гордо.
- Чего ты хочешь, Гретхен? – Линкольн ударил себя ладонями по коленям и упершись локтями в стол, наклонился вперед, будто желая лучше расслышать, что же ему ответит победительница олимпиады тварей и гадюк Гретхен Морган. – Чего ты хочешь?.. – Протянул он, силясь говорить так, чтобы это совсем не было похоже на унизительную просьбу проигравшего.
Гретхен точно так же наклонилась к нему и тихо произнесла:
- Тебя, Линк.
Глаза Линкольна широко раскрылись и в одну секунду из них исчезли все его страхи и вся злоба, уступив место неподдельному удивлению.
- Что? – переспросил Линк, искренне надеясь, что слух его подвел.
- Ты прекрасно расслышал, Линк. – Гретхен провела указательным пальцем по краю бокала с мартини и, окунув палец в прозрачную жидкость, поднесла его к губам и лизнула кончиком языка.
- Да пошла ты! – С ухмылкой на лице бросил ей Линк.
Но Гретхен ничуть не расстроилась от такой его реакции. В конце концов, его любимая Таня лежит связанная в ее доме.
- Пойду, Линк. Пойду и убью Таню. Как тебе такой расклад? А перед тем, как перерезать ей горло, я расскажу ей, по какой глупой причине она умирает. – Улыбка не сходила с лица Гретхен и говорила она так, будто уже знает, каким будет окончательный ответ Барроуза. Но сам Линк не спешил произнести его.
- Я не собираюсь спать с тварью, которая держала в заложниках моего сына, травила меня и моего брата и забрала мою девушку!
- А я не собираюсь оставлять Таню в живых. Подумай, от чего ты отказываешься… - Гретхен выпрямилась в струнку и подала еще больше вперед грудь, наглядно демонстрируя Барроузу, от чего он воротит нос.
Линкольн, бросив быстрый взгляд на открывающиеся перед ним виды, отвернулся, предпочтя вырезу коричневой шелковой блузки небо, море и казавшийся бесконечным ряд яхт и лодок у причала яхт-клуба, располагавшегося рядом с отелем «Меркурий».

То, что предлагала Гретхен, было безумием. И Линку не потребовалось много времени, чтобы понять, что именно за этим стоит. Желание мести и ему и Тане. Если они останутся живы после всего этого, он больше не сможет смотреть ей в глаза, он будет честен, но между ними ляжет пропасть, глубинной до самого ядра планеты Земля. И уже ничего нельзя будет исправить. Разве можно предать во имя спасения? Он и так сделал слишком много глупостей в своей жизни, за которые его даже если и прощали, то никогда уже он не мог ощутить чистоту, нерушимую чистоту своих чувств. И Таня была единственной чистой частью его жизни и души. Не запятнанной ничем. Ни кровью, ни обманом. И эта тварь, сидящая напротив, хочет, чтобы он облил все это грязью в обмен на жизнь Тани.
К одной из яхт на пристани приближался темноволосый парень в белом смокинге, на руках он держал девушку, в облаке белых кружев, тюля и цветов. Поднявшись по трапу со своей драгоценной ношей, молодожен скрылся в каюте. Их никто не провожал, наверное, они просто сбежали от шумного праздника и гостей, намереваясь уплыть далеко и наслаждаться только друг другом.
Линк почувствовал, как что-то больно кольнуло где-то в области сердца.
Нет. Он обязательно что-то придумает. Но не запятнает его счастье с Таней и не разрушит ее жизнь.
- Пошла к черту. – Повторил Линк свое решение.
Уголок рта Гретхен насмешливо поднялся вверх. Она проследила за его взглядом в окно и поняла о чем его мысли.
- Это ведь не самая большая цена за свободу любимой, не так ли? Можешь считать это последним забегом перед скучной семейной жизнью. И выбора у тебя нет. Если я пойду к черту, Таня умрет. Я всегда получаю то, что хочу.
- Не в этот раз. Я скорее проломлю тебе сейчас же череп, чем соглашусь на это.
Гретхен покачала головой и встала со стула, намереваясь покинуть бар.
- Ты слишком много мне должен, чтобы все было просто, Линк. Я всегда получаю то, что хочу. И не забывай про Келлермана. Он, кстати сказать, полон решимости тебе отомстить. И он не будет так великодушен, - Гретхен провела рукой по своему бедру.
Затем, подойдя к сидящему за столом Линку и наклонясь к его красной, покрытой небольшой щетиной щеке так, что прядь ее черных волос защекотала его ухо, она произнесла:

- Самая лучшая ночь в твоей жизни или жизнь Тани? Выбирай.. Все зависит от тебя... - улыбнувшись, Гретхен провела ладонью по щеке Линка, приблизившись к его лицу так близко, что их дыхания почти смешались. Постояв так пару мгновений, она снова ухмыльнулась уголком рта и пошла к выходу, постукивая набойками высоких, тонких каблуков, во всей прелести демонстрирующих ее походку, провожающему ее взгляду Линка. Обещая самую лучшую ночь в его жизни.

«Да я скорее пересплю с гремучей змеей …» - обреченно подумал Линк и сделал жест бармену, отлично понимая, что без бутылки виски тут не обойтись. Пнув со всей силы ногой стул, на котором сидела Гретхен, Линкольн вновь взглянул в окно. Яхта, на которую поднялись неизвестные ему новоиспеченные супруги, уже отплыла от берега. На задней части ее борта красовалась кораллового цвета надпись на английском языке «Faith».

Келлерман не спеша, прогулочным шагом, шел вдоль длинного, простирающегося на сотни метров вперед, золотистого пляжа. Время от времени, он останавливался, чтобы поковырять белый, искрящийся в жарких лучах солнца, раскаленный песок, большим пальцем ноги, и посмотреть куда-то вдаль, где голубизна моря сливалась с подрагивающей на солнце, прозрачностью воздуха, образовывая тонкую, безупречную и почти реальную линию горизонта. Легкий ветерок игриво овевал Пола, и словно воображая, что Келлерман большой корабль, раздувал его футболку, подобно белым, широким парусам. Жара, такая ощутимая на улицах города, рассеивалась здесь, на этом тихом пляже, под дуновением легкого бриза. Деревянные, пляжные домики, дающие тень и немного прохлады загорающим, убегали вдаль, теряясь за высокими зелеными пальмами. Утро было легким, спокойным и даже немного ленивым. И Келлерман ощущал себя подобно этому майскому утру.

Каламбур последних событий, смешившихся в большой снежный ком, набирающий скорость и грозящий похоронить под собой любого, кто окажется на его пути, все-таки выбил почву из-под ног Келлермана.
Всю жизнь исполняя приказы ради высоких целей, на благо своего отечества, а позже на благо и единственной, беспредельно любимой им женщины, Пол, оказавшись лишенным и того и другого, чувствовал себя совершенно потерянным, и как это было не прискорбно, абсолютно никому не нужным. Нет, в нем, конечно, не угас инстинкт самосохранения и интуиции, всегда такие сильные, и не раз, а то и постоянно, спасавшие безнадежные ситуации от провала, спасавшие саму его жизнь. Но он не мог отмахнуться от того, что смысл всего, что он делал, всего, что имело для него ценность, что казалось ему главным, безвозвратно ушел этим солнечным, в пушистых, белых облаках, утром. Подставляя свои пухлые, уже успевшие покрыться легким, золотистым загаром, щеки этому нежному, игривому ветерку, Келлерман, само собой разумеется, обдумывал все за и против предложенного Гретхен плана, размышлял по поводу милого золотого горшочка, набитого несметным количеством красивых, зеленых бумажек, которым можно будет разжиться, благодаря мозгам Скофилда. Представлял то чувство удовлетворения, которое снизойдет на него, когда его справедливая месть, все-таки настигнет эту бессердечную Кэролайн, воображал свой триумф. Но рядом со всем этим, и он не мог врать самому себе, стояло разочарование. Разочарование в этой жизни, не принесшей ему, в конечном итоге, ничего, кроме одиночества и собственной ненужности. И самое ужасное, и от этого Пол тоже не мог отмахнуться, помимо разочарования, что само по себе было мерзко и отвратительно, был еще страх. Страх бесцельного будущего. Будущего, в котором не будет четко очерченных заданий и операций, не будет ясно поставленных целей, не будет ничего, кроме одинокого коротания времени. И время, по большому счету, было единственным, что у него действительно осталось. Этот страх будущего был еще более отвратителен, чем его разочарование. Пустые дни, пустая жизнь. Келлерман, являя собой солдата, профессионального агента до мозга костей, не мог представить ничего хуже и страшнее, этого бесцельного, лишенного всякого смысла существования.
И этим он был обязан не кому-нибудь, а своей милой Кэролайн. Да и уже не своей вовсе, точно так же, как, наверное, и не милой. Пол не льстил себе и совершенно четко знал, что, в общем-то, Кэролайн никогда и не была его. Но так уж случилось в его жизни, что смысл и Кэролайн переплелись так тесно, что отсутствие одного заведомо исключало наличие другого. Иными словами, жизнь без Кэролайн не представляла для Пола никакого смысла.
Он и сам не заметил, и не смог бы точно сказать, в какой именно момент служба на благо и ради Кэролайн затмила собой службу на благо своей страны. И возможно, исполняя вся эти приказы своей холодной, жесткой Дамы, он и не задумывался ни о чем, следуя выбранным для себя приоритетам – Кэролайн и страна, но сейчас он отлично понимал, что во всем этом была одна лишь Кэролайн, и по сути, ничего от страны. А в итоге, за долгие годы безвозмездной, преданной службы, ему указали на дверь, не оценив всего, что было им сделано.

От всех этих мыслей совершенно не куда было бежать, и, пнув, со всей силы, песчаный холмик, переливающийся и искрящийся в солнечных, палящих лучах, Келлерман опустился прямо на золотистый песок, окунув ноги в прохладную волну, которая то приливала, то убегала назад, словно флиртуя с ним. Пол не мог вспомнить, когда вообще он имел возможность отдохнуть, расслабиться, и просто, как обычный человек, подобно всем остальным людям, насладиться свободой и этой чертовой жизнью.
Нет, этого в его жизни просто не было. Не было ничего, что можно было бы извлечь из памяти и солгать себе, что жизнь не прошла даром. Не было ни друзей, ни семьи, и даже дела всей его жизни уже не осталось. Прозрачное, переливающееся солнечными бликами утро совершенно не подходило к стремительно овладевающему им состоянию. Ему казалось, что с каждой новой, теплой волной, к берегу прибивает отчаяние и некое раздражение. На Кэролайн, на весь мир, на эту жизнь. И единственное, чему Пол был искренне рад – факту, что пляж был пустынен и одинок. Впрочем, как и он сам. Но, по крайней мере, не было вокруг и счастливых, ничем не озабоченных лиц отдыхающих людей – семей, бегающих повсюду детей, неразлучных парочек. Потому что, Келлерман и в этом не имел никакой охоты лгать себе, трудно было придумать нечто более усиливающее впечатление собственной никчемной жизни, чем счастье и благополучие других.

Сидя на раскаленном песке, и получая истинное удовольствие от прохладных прикосновений нежных, зовущих за собой волн, Пол разглядывал больших, белых чаек, парящих над морем, в поисках мелкой рыбы. Чайки, словно зависали над зеркальной поверхностью, отражающейся чистой, невыносимо глубокой голубизной, переливающейся на солнце миллионами солнечных зайчиков. Не вызывало никаких сомнений, что чайки не просто так зависают в определенных местах. Это была их стратегия охоты за пищей. И наблюдая их нехитрые маневры, Келлерман снова вернулся к тому положению, в которое попали его дела именно в это прекрасное, дивное утро. Или точнее, к новому плану, предложенному ему этой сумасшедшей, но все-таки чертовски привлекательной брюнеткой по имени Гретхен.

Не сумев удержаться, Пол чертыхнулся. Пожалуй, кроме бесцельного будущего есть в его жизни еще одна вещь, которую отнять у него невозможно. И этой вещью была его интуиция, его шестое чувство, его ангел-хранитель, наконец. Ведь он как знал, что сегодня произойдет в его жизни что-то, что выходило из ряда тех аспектов, которые он мог предусмотреть. Этот сон, который, надо сказать, хоть и не был уже таким красочным, как ночью, все же собрался из отдельных рваных клочков в совершенно ясную картину, и Келлерман не мог не ухмыльнуться своей интуиции, которая пусть и в такой странной форме, но все же пыталась его предупредить. Но, черт возьми, что он мог сделать? Снова и снова накаляясь от мыслей о поступке Кэролайн, который, не смотря на тот факт, что Келлерман владел тремя языками, совершенно не поддавался определению ни на одном из них, Пол почувствовал неистребимое, сильное, почти такой же силы, что и его любовь к Кэролайн, желание мести. И месть лежала перед ним, в виде готового плана его напарницы. Пол достаточно долго проработал в этой системе, чтобы понимать, что настоящая месть включает в себя четко продуманный, хорошо выстроенный план, гарантирующий не только успех желаемому, но также и безопасное, и полное исчезновение вдохновителям этого самого плана. Он всегда придерживался правила – чем глубже водоем, тем меньше шансов найти опущенные в него концы. И то, что доставать необходимую для исполнения этого плана информацию будет Скофилд, не могло не порадовать Келлермана. Кто, как не он, знал, на что способен Скофилд, решившись на какой-то шаг? И Пол мог не сомневаться в том, что необходимая вещь будет у них и в самые сжатые сроки. Потому что, точно также он знал и то, что план будет осуществлен настолько безупречно, насколько это вообще возможно, так как помимо всего прочего, Скофилд становился совершенно уязвим, когда речь заходила о его близких. Обладая же ключом к Барроузу, не приходилось сомневаться в повышенной мотивации его брата к сотрудничеству. И тогда… Тогда, наконец, он сможет отомстить Кэролайн Рейнолдс. За растоптанные годы верной службы, за неизменную надменность и холодность, за то, что он был так цинично использован, за его разочарование, в конце концов.

Но вместо того, чтобы почувствовать облегчение и сладкий вкус предвкушения от сознания того, что справедливость все-таки восторжествует, Келлерман ощутил новый взрыв пустоты внутри себя.
Безусловно, миллионы Компании не могли не обрадовать, а желание свершившейся мести было очень велико, но куда было деваться от абсолютно четкого понимания того, что никакие миллионы не способны избавить его от мерзкого разочарования в этой чертовой жизни. Разочарования, подаренного холодной, расчетливой, беспринципной, властной, но все такой же милой его сердцу, Кэролайн Рейнолдс.

Пытаясь избавиться от последней своей мысли, Пол, от нечего делать, почти неосознанно пошарил в карманах. Горькая гримаса исказила его лицо – собственно и позвонить ему было не кому. Не было ни одного номера, который он мог бы набрать, зная, что с той стороны трубки к нему испытывают не страх и не равнодушие, но хотя бы какое-то подобие привязанности, тепла и уважения. Какое-то подобие любви. И это обстоятельство – полного одиночества, и совершенной ненужности кому бы то ни было, продолжало высверливать внутри него все большую и большую пустоту. Ни коллег, ни друзей, не семьи…. Семья… Внезапная, счастливая вспышка, молния озарения, луч надежды и тепла, сверкнул в кромешном мраке, в который Келлерман так стремительно погружался. Семья! Как же это он не подумал? Бабуля! Его бабуля Розалэ! Она ведь сама дала ему свой номер, проявляя, как показалось Полу искренний интерес к его судьбе, и настоятельно просила звонить ей когда ему угодно. Вот кому он таки не безразличен! Вот кто искренне, от всей души был рад его, Пола, появлению! Как же это не пришло ему в голову раньше? Хотя, Келлерман одернул сам себя, как это могло прийти в его голову, если это было, так сказать, очень свежее, и почти новое родство.

Выудив из кармана своих белых шорт мобильный телефон, Пол нащупал сложенный листок с номером своей бабушки в маленьком нагрудном карманчике такой же белой футболки. Набрав обозначенный на листке номер, неуверенными пальцами, Келлерман сглотнул, прочистил горло и поднес маленькое, прямоугольной формы устройство, к уху.
Ровные гудки, раздавшиеся в ответ, заставили его, нервно покусывая верхнюю губу, неосознанно водить указательным пальцем левой руки по мелкому, в тот же миг прилипающему к влажной ладони, песку. Ну где черти носили Бабулю, когда он к ней звонит?
Знакомый телефонный щелчок заставил сердце подпрыгнуть, и Пол расслышал в трубке бодрый, и такой желанный в этот момент голос бабули Розалэ:
- Хэллоу?
- Это я, Пол… бабуля... – Чувствуя, как внезапно пересохло в горле от неизвестно откуда взявшегося волнения, Келлерман, попытался сглотнуть, но захлебнувшись воздухом принесенным легким ветерком, умолк, издавая булькающие неясные звуки.
- Пол! – душераздирающий вопль бабули, влился в ухо Келлермана, заставив его скривиться словно от неприятного скрипа, производимого при соприкасании куска мела с грифельной доской. – Пол! Вот уже два дня я только и хочу сказать тебе, что ты такой же паршивец, как и твой дед! Уясни себе это раз и навсегда! – интонация бабули приобрела угрожающие нотки. – Как ты мог? Негодяй! Неужели я должна была ожидать все два дня твоего звонка? Неужели нельзя было сообщить, как вы доехали со Сьюзен? О чем ты, позволь узнать, только думаешь? – Было совершенно не похоже, что бабуля собирается прекратить свои понукания, которые начинали приобретать угрожающие размеры. – Где бродят твои мозги? Это при нынешнем положении в стране, и возросшем уровне терроризма! Как ты мог, Пол? Я же вся извелась! Сегодня я встала в полшестого утра – глаз не могла сомкнуть от беспокойства! – Всхлипнула Бабуля напоследок.

Совершенно растерявшись от столь бурной реакции, Келлерман не имел ни малейшего представления, как объяснить бабушке, этакую свою оплошность. Действительно, как он не подумал предупредить более чем пожилую женщину, что с ним все в порядке? Как не всплыла в его голове мысль, о давлении, бессоннице, беспокойстве, этого, в сущности, единственного человека, проявившего к нему неподдельный интерес, всего лишь потому, что он ее родственник? Хотя в свете последних событий, вряд ли можно было сказать, что он имел слишком много свободного времени. До сих пор его тело ломило от этой сумасшедшей погони по всему старому Иерусалиму. Но это, явно было не тем, что могло сойти на роль толкового объяснения, извиняющего его промах в глазах бабули.
- Я… У нас возникли непредвиденные осложнения с визами… – Промямлил он неуверенным голосом первое, что возникло в его голове. – Поэтому… в общем, это отвлекло нас…. И я лишь сейчас смог позвонить вам… бабуля…
- Не может быть! – Голос бабули звенел от возмущения, стирая отголоски недавнего горестного всхлипа. – Подонки! Проклятые бюрократы! Но они не на того напали, Пол! – Бабуля перешла на деловой, нетерпящий возражений тон, – Не переживай, Пол! У меня есть связи! Какого черта они себе там думают? Ну, ничего…. Троюродный племенник твоей внучатой кузины работает в министерстве внутренних дел, мы попросим его об одолжении. И Пол… как тебе не стыдно! Не смей называть меня на вы. Я тебе не чужой человек. Я твоя бабушка. – Снова всхлипнула Роза.
- Но… – Келлерман положительно ощущал, что совершенно растерялся перед этим боевым напором, который попросту был неприличен в таком преклонном возрасте.
- Никаких «но», молодой человек! – Тон бабули был тверд, как гранит. – Нет, он вздумал мне «выкать»…. И это волнение в мои годы…. Как не стыдно… где мои сердечные капли… - Келлерман слышал, как она пошаркала куда-то, и сделал вывод, что, вероятно, она действительно искала свои капли. Ощутив внезапный укол совести за причиненное расстройство, Пол попытался исправить ситуацию.
- Не переживай так, бабуля. Ну что ты. – Было до невозможности неудобно тыкать, но он уже представлял, как на очередное его «вы», бабуля взвоет дурным голосом и сообщит, что ей срочно нужна служба спасения и кислородная подушка. – Я, в общем-то, позвонил узнать… как твои дела.
- О Пол! – Новый вопль раздался в трубке Келлермана, и Пол убедился, что капли не так уж и не обходимы его бабуле. Черт, это была явно его бабуля, такой крепкий орешек. – Пол, негодник, ты делаешь свою бабушку чертовски счастливой! Нет, где же это… задевались мои капли… столько эмоций… И Бог мой, я совершенно не выспалась сегодня… Да, молодой человек, тебе должно быть стыдно по этому поводу! В конце концов – это твоя вина! – Келлерман снова услышал доносящийся из его мобильного неясный шорох. Определенно бабуля, все-таки, решила хлебнуть своих капель. – Ну что же ты молчишь, Пол, а я все говорю и говорю, как потерпевшая в теракте, как вы? Как Сьюзен? У вас все хорошо?

Келлерман уже совершенно не знал радоваться ему или же наоборот. С одной стороны такая явная, неприкрытая забота со стороны бабули ложилась бальзамом на его истерзанное, одинокое сердце, но с другой стороны, этот неиссякаемый поток энергии, подкрепляемый время от времени каплями, бил в самые неудачные места. Например, такие, как его взаимоотношения с его мнимой будущей супругой.
- Э… да. У нас все замечательно. Все как всегда. – Промямлил Келлерман, напряженно соображая, что еще можно добавить к такому подробному ответу.
- Ну, Пол, что значит как всегда? Я, конечно, совершенно уверенна в том, что нет вещи сильнее зова крови, но как, скажи мне на милость, я должна знать, как у вас всегда? – ворчливо крякнула Розалэ.
- Все хорошо, но, что это мы все обо мне. – Ну, хватит, внимание бабули к его личной жизни хоть и грело душу, но все-таки уверенно вело к тому, что Келлерман начал ощущать прилив легкого раздражения. В конце концов, вопросы личного характера были для него сейчас не самой лучшей темой. – Бабуля, скажи мне лучше как ты? Как твое здоровье? – Вот это, как казалось Келлерману, была гораздо более приличная и насущная тема для беседы с бабушкой.
- Ну… - даже факт того, что беседа происходила по телефону, не мог скрыть, что бабуля явно с очень сильным сожалением соглашается сменить тему разговора. – Пол, это так не интересно… давление…. Но у кого его нет? Моя мама, твоя прабабка, всегда говорила, что если есть давление – это самый лучший способ убедиться, что ты все еще жив. – И бабуля захихикала, перемежая смех вздохами, словно сетуя на то, что как бы это ни было смешно, все-таки это не шутки. – И потом… что-то у меня насморк разыгрался… Уж и ума не преложу, где я могла его подхватить. И сквозняков-то у меня нет.
Пол слушал это старческое дребезжание и лениво улыбался. Все-таки, как хорошо, что в его жизни появилась бабуля. Она так доверительно сообщала ему свои неприятности, и, судя по всему, это казалось ей таким важным, и, наверное, она действительно была рада поделиться всем этим с ним. Ее новым, внезапно найденным внуком. Пусть и двоюродным. Внезапно, эти лениво скользящие мысли в сознании Келлермана, прервал новый, совершенно не похожий на старческий вопль:
- Склероз! – Хоть бабуля и сетовала на то, что недоспала сегодня, все указывало на то, что она полна сил и энергии. – Пол, ну это ни на что не похоже! Как я могла об этом забыть? И это все из-за того, что твой звонок выбил почву у меня из-под ног! Дорогой, я уже заказала зал торжеств для банкета в твою честь! Это будет в ближайший шаббат. Пол, все умирают, как хотят познакомиться с тобой!

Новость, так радостно озвученная бабулей, словно меч Дамоклов нависла над головой Келлермана. Как это он мог забыть об этом. И ведь как бабуля резво и профессионально оформила этот вопрос. Сказала – сделала. И очень неосмотрительно вышло с его стороны, что он не отнесся с должным вниманием к этому делу. Никакой банкет абсолютно не входил в его планы. А наличие Тани в гардеробной еще более осложняло ситуацию. Нет, определенно надо скорее отговорить бабулю от этого безумства.

- Нет. – Пол тяжело вздохнул, приготовившись к долгой атаке. – Бабуля, не выйдет. Я не совсем готов. И потом, нам необходимо срочно решать вопрос с визами… и это….
Договорить и объяснить бабуле причину, извиняющую его отказ, Келлерману было, очевидно, не судьба. Бабуля Розалэ не стала терять время на долгие выслушивания его предлога, и непререкаемым голосом, которому могли позавидовать и Кэролайн и Гретхен, да и вообще кто угодно провозгласила:
- Закройте рот, молодой человек, и не утомляйте мои уши своей болтовней! И слушать ничего не хочу! Зал торжеств заказан на шаббат к восьми вечера. Все умирают от желания увидеть тебя, и конечно, милую Сьюзен, – Келлерман ощутил, как при этих словах его передернуло, – Да что ты себе вообще думаешь? Знать ничего не желаю. Неужели ты заставишь меня нервничать по этому поводу?
- Но, бабуля! – Несмотря на то, что Келлерман приготовился к бурной атаке, такого напора он совсем не ожидал. – Бабуля, у нас сложности с транспортом. Нам не на чем приехать. Ведь будет шаббат, и транспорта нет. – Возможно, этот предлог покажется в глазах бабули достаточно веским и убедительным. Но Пол рано пел «Викторию». Казалось, что уж если бабуля пламенно возжелала чего-то, ничто в мире не могло ей помешать. И уж точно не какое-то нелепое отсутствие транспорта.
- Пол, не неси чушь! Ты рассмешил даже раввина Горло, он как раз, тут у меня. Нашел причину. Я сама лично приеду за вами, на своем Кадиллаке. – Чего-чего, а решительности бабуле было не занимать.
- Ты водишь, бабуля? – Пол не сумел скрыть своего глубокого изумления, так его поразило то, что сказала ему Розалэ.
- Бог мой, естественно, Пол. У меня Кадиллак шестьдесят седьмого года. Но можешь мне поверить, ни одна новая карета с ним не сравниться. Даже серебряная принцесса Шмулика, как бы он ей не хвастал. – В голосе Розалэ совершенно четко слышалась непоколебимая уверенность. – Я сама, лично приеду за вами. Какой абсурд! Им не на чем приехать. Ну что, Шмулик…. Перестаньте теребить мой рукав, вы же видите – я занята…. – Манера высказывания бабули, была способна угробить любого, и оставалось только восхищаться нескончаемым позитивом раввина Горло, который, казалось, мог вытерпеть, что угодно, даже откровенно шокирующие сентенции Розалэ. – Прости Пол, Шмулик, тут меня отвлекает. В общем, здесь совершенно нечего обсуждать. Передай Сьюзен, чтобы не волновалась. К семи я буду у вас. Только Пол, в каком именно отеле вы остановились?
С ужасом понимая, что по всей вероятности, избежать банкета никак не выйдет, Келлерман как в страшном сне представил, как бабуля приедет в белый, с коричневой, черепичной крышей домик в Герцелии. И ведь не вызывало никаких сомнений, что она может это сделать. Надо было срочно, выходить из этой ситуации. И Пол, в стрессе, зачастил:
- Нет, ну что ты, бабушка, не стоит тебе ехать в такую даль. Мы сами приедем. Мы возьмем такси, в конце концов. Да, мы возьмем такси. Это будет лучше всего. – Чувство неверия тому, что происходит, сразило Келлермана. Как могло случиться, что он так вляпался?
- Но, милый, это же так дорого…. – засомневалась бабуля.
- Нет, я настаиваю. – Келлерман решил отстоять хотя бы эту битву у бабули. – Мы приедем на такси.
- Ну что ж, дорогой. Это в Ришоне*. Зал торжеств «Su felicidad**». Пол в этом зале мы справляем все семейные торжества. Тебе там понравится, дорогой, – Голос бабули снова стал шелковым, вероятно оттого, что победа все-таки осталась за ней. – Смотри, не опаздывай. Мы все очень ждем этого дня.
- Ну что ты, бабуля… Как я могу. – Безнадежно промямлил Келлерман в трубку.
- Вот и славно, дорогой, я уже в предвкушении нашей встречи. Не могу дождаться. Ну что, Шмулик… Ей Богу, вы сегодня не выносимы, в вас как - будто, что-то вселилось… - снова раздражено возмутилась Розалэ. – Прости, Пол, я вынуждена прерваться. Шмулик сегодня невыносим. В общем, в восемь в Ришоне, дорогой. Зал «Su felicidad». Бабушка тебя любит, Пол. До встречи.

И не успел Келлерман пробубнить ответное признание в любви, как в телефоне раздались ровные короткие гудки. Тяжело вздохнув, Пол засунул нагревшийся за время беседы с бабулей, мобильный телефон в карман своих белых шорт. Он совершенно не представлял, как теперь ему выбираться из всей этой ситуации. И что еще хуже, и это казалось Келлерману похожим на десятую казнь египетскую – нужно было каким-то образом уговорить Гретхен, сыграть роль его будущей супруги на этом банкете. Ясно ведь как божий день – бабуля не примет факта ее отсутствия, и может даже принять это как личную обиду.
Келлерман тяжело поднялся с раскаленного, все также искрящегося песка, и медленно побрел по направлению к домику, где его ожидала Гретхен.
Идти было тяжело – к мокрым ногам тотчас приклеивался песок, и делался похожим на грязь. И нечто подобное происходило и в его голове. Разговор с бабулей, несомненно, согрел его разбитое сердце, но теперь Пола терзало сомнение, что он вляпался в нечто еще более худшее. Какого черта, его потянуло звонить бабуле? Как теперь ему объяснить все это Гретхен? Все это не поддавалось никакому объяснению, и, ломая голову над всеми этими новыми проблемами, Келлерман побрел к тупику, которым заканчивалась асфальтированная дорога, по которой он и приехал в Герцилию.

* Ришон – Ришон-Лецион, израильский город в центре страны.
** Su felicidad – ваше счастье

Три года назад.

Солнце, окутанное ореолом розовой дымки, медленно поднималось над Чикаго. Его лучи озаряли окна домов и небоскребов, однако они были настолько робки и прохладны, что могли лишь подарить легкие, прозрачные блики, но не согреть. В последние несколько дней солнце явно не справлялось со своими задачами, и было совершенно точно ясно, что как только оно поднимется в небесную высь, тут же затянется свинцового цвета облаками. О начале нового воскресного дня скорее возвещали часы и наигранно бодрые голоса, доносящиеся из радио, чем солнце, вряд ли способное кого-то разбудить своим тусклым светом. Город, который лишь пару часов назад проводил в постель любителей ночной жизни, планировал не просыпаться еще долго, и если в другие дни недели в это время по его дорогам, словно кровь по венам, уже текли потоки машин, то сейчас они все были пустынны и тихи.

Но, несмотря на то, что улицы были абсолютно свободны, и любой инцидент был исключен, проезжающая мимо высокого, панельного и явно давно забывшего, что такое ремонт жилого дома машина сверкала свежей вмятиной на переднем бампере.
Она на бешеной скорости пронеслась мимо арочного въезда в небольшой закоулок, соединяющий дом и соседнюю парикмахерскую со звучным названием «У Луи», но тут же послышался звук тормозов – автомобиль сдавал назад. С очевидным трудом развернувшись, черный, миниатюрный «Форд» вписался в арочный въезд так, что сидящим в ней людям открывался отличный вид на дорогу и на окружавшие ее трущобы.

Лизхен повернула ключ зажигания и, откинувшись назад, сделала глубокий выдох.
Мелл, сидящая на пассажирском сидении рядом с широко раскрытыми глазами и крепко держась за ручку над окном, облегченно вздохнула.

- Кем бы ни был тот, кто выдал тебе права – он совершил преступление против человечества…
– Я не пыталась нас убить! – Лиз мягко и виновато улыбнулась. – Честное слово!
- Не очень убедительно… - Мелл неуверенно опустила руку вниз, но так и не решилась отстегнуть ремень безопасности. – По-твоему, было хорошей идеей садиться за руль, раздраженной и имея права сомнительного происхождения?
Мелл недовольно закусила верхнюю губу, отлично сознавая, что оказавшаяся за рулем машины Лизхен – ее вина, она, будучи сонной и уставшей слишком слабо сопротивлялась упорству своей подруги.
- Никакие они не сомнительные! – Лиз обиженно выпятила нижнюю губу. – Я их честно получила!
Вспомнив фонарный столб и одну урну, «совершенно случайно» встретившихся на пути у Лизхен, Мелл улыбнулась и снисходительно взглянула на подругу. Лиз достаточно только одной забавной гримасы и милого тона, чтобы ей, как ребенку простили все шалости. Но иногда игривость Лизхен принимала весьма решительные и даже опасные формы, и тогда понять ее действия было сложнее.
- Кто выбирал место для встречи? – Лизхен, как ни в чем не бывало внимательно смотрела по сторонам и про себя отмечала все факторы риска и все выезды из этого района, в котором смерть для двух белых девушек была бы не самым страшным приключением.
- Алдо. Сказал, что это будет надежнее… - Мелл выправила из рукавов черной кожаной куртки рукава красного шерстяного свитера и натянула их до кончиков пальцев, которые стали мерзнуть.
- Не произноси сегодня это имя! – Резко оборвала ее Лиз.
- Не вопрос… - С едва заметной улыбкой на лице ответила Мелл. Как будто она не знает, чем заканчиваются все эти обиды Лиз на воспитательные беседы Алдо.
- Что такого он тебе сказал, что ты решила, будто разбитая машина и наши разбитые головы – лучший сюрприз для него? - Осторожно поинтересовалась Мелл и чуть отодвинулась от подруги, зная, что реакция может быть слишком эмоциональной.
Но Лиз лишь нахмурилась и стала нервно теребить меховой воротник своей зеленой замшевой куртки.
- Устроил разнос за дело в Нью-Йорке… – грустно сказала Лиз, и тут же подняла на Мелл полный детской обиды взгляд, - Сказал, что есть правила и они для всех и если я им не следую, значит я не думаю не только о себе, но и обо всех вас.
- Он слишком часто прощает тебе твои выходки. Но иногда они переходят некоторые границы. – Мелл старалась говорить мягко, зная, что Лиз уверена, будто все делала правильно. Сама же Мелл считала, что Алдо поступил верно, сделав ей замечание.
- Все ясно… - Лиз отстегнула ремень безопасности и распахнула куртку еще сильнее: ей было жарко и щеки ее заливал румянец, хотя в машине, как и на улице было холодно, даже несмотря на включенный обогреватель. – Ты на его стороне... Вы действительно думаете, что меня еще не поздно воспитывать?
Мелл, улыбаясь, смотрела сквозь стекло, покрытое каплями дождя, как солнце поднимается высоко в небо и думала о том, что ее жизнь была бы слишком скучной и бесцветной без маленького солнечного зайчика по имени Лиз, однажды попавшего в их с Алдо окно.
Правая нога Лиз стала нервно дергаться и Мелл, уловив эту вибрацию на соседнем сидении, обеспокоено взглянула на подругу. Похоже, Алдо удалось разозлить ее не на шутку, но Лизхен изо всех сил старалась не показывать этого и побороть раздражение.
- Это не воспитание, а забота. – Мелл взяла подругу за руку и крепко ее сжала.
- Я бы никогда не подвергла вас опасности, - Чересчур громко сказала Лиз, пытаясь придать своим словам большей весомости. – И вообще, когда разберемся с этим – сама отдашь ему полученные документы. На ближайшие два дня – я обижена.
Лизхен чмокнула руку Мелл, включила радио и демонстративно стала смотреть в окно, всем своим видом показывая, что в ближайшее время разговоров об Алдо больше не будет.
- Ну да… Плавали, знаем… - Мелл попыталась скрыть усмешку, но ей это не удалось. Рядом с ней сидела молодая женщина, которая до сих пор способна быть ребенком. И Мелл обожала это в Лиз. Все эти ее бои с реальностью и ее рамками. И правила и рамки неизбежно проигрывали, натыкаясь на непобедимую манеру Лиз не придавать значения мелочам и всегда точно знать, что все будет в лучшем виде.

… Линкольн с большим трудом открыл глаза. Это просто действие принесло его голове такую волну жгучей и тяжелой боли, что Линку показалось, будто он вчера боролся на ринге, а не пил с Дереком. Несмотря на то, что в комнате царил полумрак, глаза резало даже от слабого света уличного фонаря, проникающего в окна, на которых не было занавесок.
Линк мысленно выругался. Этот чертов светильник за окном сводил его с ума. Блеклое пятно света проникало в глаза даже через закрытые веки, и головная боль от этого лишь усиливалась. Линку было холодно. Судя по тому, как ледяной сквозняк обволакивал его кожу, он лежал без рубашки. Диван казался уже и теснее обычного. Попытавшись перевернуться на живот, он с удивлением обнаружил, что лежит не один. На его груди примостилась чья-то рыжая, в мелких кудряшках голова со смазанной косметикой на лице. И это явно был не Дерек.
Девушка, лежащая на нем, была худой и ее кости очень некстати врезались в бедра Линка, причиняя неприятную боль. Линкольн попытался освободить для себя побольше жизненного пространства на узком диване, но сил не хватало даже на то, чтобы сдвинуть с себя эту сухопарую рыжую. Смирившись с тем, что придется продолжать лежать в неудобной позе на спине и в тесноте, Линк прикрыл ладонью глаза и попытался уснуть. Голова раскалывалась на мелкие кусочки, и даже через хмельную дремоту Линк ощущал, как по каждому сантиметру затылка дробью отстукивают маленькие молотки. Стучат по каждому нерву, стучат…
Стучат в дверь.
Линк вздрогнул. Легкий сон, который, наконец, пришел к нему, тут же исчез. Кто-то отчаянно колотил во входную дверь.
Рыжая девушка зашевелилась, что-то недовольно пробурчала и перевернулась на бок так, что ее острый локоть заехал Линкольну точно в живот.
С трудом выдерживая непрекращающийся стук в дверь, Линк поморщился от удара незнакомки, мысленно проматерился и попытался сделать вид, что ничего не происходит. Его голова трещала, как у дятла, простучавшего от корней до самой верхушки огромный баобаб, в постели с ним оказалась совершенно неизвестная ему особа, а в дверь колотил какой-то конченый придурок. Так что Линк выбрал самую простую стратегию: ждал, когда стучащий в дверь человек умрет, а девушка, нагло развалившаяся на нем – сообразит, что пришло время убраться восвояси.
Наконец, стук в дверь прекратился. И когда Линк уже был готов с облегчением вздохнуть, в коридоре раздался грохот и злобный голос не кого-нибудь, а именно – Крэбба.
- Твою мать, Линк! – Крэбб влетел в комнату и включил свет, который озарил комнату и весь бардак в ней.
- Выключи! – Грозно произнес Линкольн.
- Ага, прямо сейчас! – По голосу Крэбба, Линк отлично уловил, что тот в ярости. Подойдя к дивану, на котором спал Линк, он одним рывком поднял с него рыжеволосую девушку.
Та быстро отбежала в самый темный угол в комнате, лепеча что-то неясное, по-видимому, на итальянском, и пытаясь прикрыть свое обнаженное тело руками.
- Вали отсюда, милочка, пока я не разозлился окончательно! – Крэбб кинул ей в руки ее платье. Девушка ловко нацепила его и, подхватив валяющиеся на полу босоножки, побежала к двери.
- Я позвоню! – Зачем-то крикнул ей Линк.
- Va a farti fottere! * – Выразительно сказала девушка и подкрепила свои слова изящно выставленным средним пальцем. Громко хлопнув дверью со сломанным замком, она вылетела из квартиры.
Но Линкольн даже не оценил этого жеста. Он, почувствовав свободу, наконец, перевернулся на живот.
- А ну быстро вставай, пока я не вышиб тебе мозги! – Крэбб начал трясти Линка на плечо.
- Какой вставай? Ты на часы смотрел? – Линк уткнулся в подушку и делал вид, что не слышит в какой ярости его босс.
- Ты что, последние мозги пропил? Я же четко сказал вчера, что у нас дело! И оно светит слишком хорошими деньгами, чтобы ты тут разваливался!
- Что за дело? – Нехотя отозвался Линк.
Крэбб зло вздохнул и уселся на кресле, напротив дивана.
- То, что ты умеешь лучше всего. Отобрать то, что принадлежит очень влиятельным людям…
Линкольн поморщился и был благодарен подушке, которая скрыла от Крэбба то, как ему все это осточертело.
- А если я откажусь?
- Ты слишком много должен мне, чтобы отказываться. У тебя пять минут. Я жду в машине. – Бросил ему Крэбб спокойным, но угрожающим тоном, точно зная, что Линк в курсе, что с ним будет, если он не станет отрабатывать свои долги.
Линкольн прислушивался к удаляющимся по лестнице шагам босса, и через две минуты, схватив из шкафчика на кухне упаковку аспирина, вышел на улицу.

… После полутора часового сидения на одном месте Лизхен стала походить на большой, светловолосый комок нервов. Пытаясь сесть поудобнее, она перепробовала все мыслимые и немыслимые позы, какие только можно было принять в тесном салоне их маленького «Форда». Радио давно было выключено, так как одни и те же песни по всем радиостанциям были выучены наизусть и действовали как лишний раздражитель. И даже любимая Гарпия лежала на приборной панели, как надоевшая игрушка. Лизхен нервно перебирала длинные, из стекла коричневого цвета бусы, в две нитки овивавшие ее шею и вглядывалась в серые, вымокшие под дождем высокие трущобы. В ненастную погоду такие дома казались еще ужаснее и особенно неуютными.
Именно поэтому Лизхен так не любила ждать и скучать: в конце концов, она начинала развлекаться тем, что вспоминала свое прошлое. Далекое и кажущееся сном. Когда еще не было ни Мелл, ни Алдо. И когда в одном из таких полуразрушенных домов она вдруг стала тем, кем она являлась сейчас.
Лизхен помотала головой, отгоняя воспоминания, и повыше подняла ворот коричневого свитера, пряча в нем раскрасневшийся от холода нос.
Мелл же справлялась с минутами ожидания куда лучше своей напарницы. Она спокойно подпиливала свои и без того идеальные ногти, изредка поднимая глаза на дорогу.
Но дорога оставалась пустынной на протяжении всего этого времени. Пару раз пробежали несколько бродячих собак, разрушив утреннюю тишину своим жалобным воем, да несколько ворон, громко каркая, что-то делили на стоящих неподалеку мусорных баках. Казалось, что людей вообще нет в этом районе.
Мелл посмотрела на Лиз и ободряюще улыбнулась.
- Эй… Еще немного!
- Ты говоришь это вот уже целых пол часа. Нужно звонить Алдо. У меня устойчивое подозрение, что нас кинули. – Лиз накрутила бусы на указательный палец и обеспокоенно взглянула на подругу.
- А как же твоя обида? – Мелл удивленно приподняла одну бровь и хитро заулыбалась.
- Какая к черту обида? В лучшем случае – никто не приедет. В худшем – Нью-Йорк повториться!
Лизхен была готова думать и делать что угодно, лишь бы, наконец, сдвинуться с места и покинуть это убогое место.
Мелл прекрасно зная, как Лизхен ненавидела долго сидеть на одном месте, попыталась ее успокоить самым действенным способом – едой. Вытащив из кармана куртки шоколадный батончик, она протянула его Лиз.
Глаза Лиз повеселели, и она с радостью взяла шоколадку.
- Хорошо. Не звоним Алдо еще пятнадцать минут!
Довольная тем, что удалось успокоить непоседливого ребенка, Мелл отложила пилочку для ногтей и взглянула по сторонам. Окончательно рассвело, но видимость не стала лучше: к пелене моросящего дождя добавился туман, клубящийся по дорогам и пустырю между домами.
Мелл закусила нижнюю губу и, прищурив глаза, вгляделась в дорогу. На секунду ей показалось, что она слышала шум мотора автомобиля. Но этот почудившейся шум утонул в шуршащем звуке разрываемой обертки шоколада.
- Лиз, тише… - Мелл сделала напарнице знак рукой остановиться.
- Что? – Лиз разорвала обертку, и теперь салон машины наполнился хрустом. Батончик был с вафлями.
- Кажется, сюда кто-то едет. – Мелл недовольно взглянула на Лиз, которая с особой тщательностью жевала.
- Вот и отлично! – Лиз засунула в рот остатки шоколадки, от чего стала похожа на пухлого симпатягу хомячка и Мелл, заметив это, тихо рассмеялась.
- Видел бы Алдо, как мы работаем…
- Я же говорила, что не хочу сегодня слы….
Лизхен не успела закончить фразу, как сонную утреннюю тишину разорвал отчаянный визг тормозов. За ним последовал оглушающий стук и скрежет металла. В метрах ста от них, на дороге сияла одна фара черного автомобиля. В правый его бок был вписан капот коричневого «Кадиллака».
Мелл и Лиз обменялись изумленными взглядами. Лизхен быстро повернула ключ зажигания, но не успела она вдавить педаль сцепления вниз, как прозвучал выстрел и тут же – визг колес и шум удаляющейся на высокой скорости машины.
Мелл выскочила из автомобиля и, на ходу снимая свой пистолет с предохранителя, побежала к месту аварии. Подбежав к искореженному черному «Мерседесу», она сразу же заметила водителя с окровавленной головой, склоненной на руль, из открытой задней двери свисала рука, по которой струей стекала кровь. Человек, с которым они должны были встретиться, был мертв.
- Черт! – Мелл топнула ногой и прижала ладонь ко лбу, стирая с холодной кожи капли дождя. Услышав позади себя скрип тормозов, она резко развернулась. Но это была всего только Лиз на их «Форде». Бросив последний сожалеющий взгляд на двух мертвых мужчин, Мелл села в машину. Лиз надавила на педаль газа до упора, и они покинули угрюмый район трущоб, могильная тишина которого оказалась очень кстати для двух парней, которые хотели помочь им и Алдо.
- Куда ты так рванула? – Мелл пятерней откинула свои мокрые кудри назад и взглянула на Лиз, которая сосредоточено смотрела на дорогу и вела машину так хорошо, как никогда.
- Хочу достать тех уродов, которые забрали то, что должно быть у нас!
- Алдо сказал, что если что-то идет не так – мы возвращаемся!
- А еще он сказал, что это важная информация. Пристегни ремень, Мелли. Это дилетанты. Много хлопот с ними не будет! – Лизхен подмигнула подруге и, держа одной рукой руль, второй перетянула ремень безопасности через свое плечо.
- Где-то я уже слышала это… - Тихо произнесла Мелл и, поняв, что Лиз не остановится, приготовилась к новым приключениям.
- Мы не подведем Алдо. Обещаю. Ты же знаешь, его уроки не проходят для меня даром.
Мелл оторвала взгляд от мелькающей серой ленты дороги и взглянула на Лизхен. Она говорила правду. Но кто знает, что за люди сделали этот роковой выстрел.

Дождь из мелкого и моросящего превратился в сильный ливень. Огромные дождевые капли под порывом ветра обрушивались на деревянные стены и металлическую крышу длинного, одноэтажного дома со множеством дверей, который, если верить вывеске, был мотелем «Штиль».
… - Я тебе точно говорю, там была какая-то машина! – Линк мерил шагами маленькую, пыльную комнату и с опаской косился на маленький, металлического цвета чемоданчик, на котором кое-где еще виднелись следы крови.
- Да какая разница! За нами не было слежки, я уверен. Мы проехали весь город. Я бы заметил. – Крэбб самодовольно улыбался, развалившись в старом, ободранном кожаном кресле с бутылкой пива в руках, уставившись в телевизор, по которому показывали мультики про Тома и Джерри.
- А мне казалось, что ты подпевал Бобу Марли пытался дозвониться своей подружке! – Линк все не унимался. Если у них были свидетели, то очередной срок мог превратиться из призрачной возможности в абсолютно точную реальность, а лишь в прошлый уикенд он пообещал ЭлДжею, что обязательно будет на его дне рождения. – И что теперь с этим делать? – Линк кивнул на чемоданчик.
- Мне должны позвонить. Отдадим его, получим вторую половину денег и сможешь вернуться к себе и продолжить кутежи с Дереком!
- Ну да, как же… - Линк присел на готовую развалиться в любую секунду кровать и обхватил голову руками. Нет, она больше не болела. Но теперь она была полна кровавыми картинами.
- Мне нужно отлить… - Крэбб поднялся с кресла и направился в небольшую ванную. – И без глупостей, Линк! – Предупредил он, прежде чем скрылся за дверью, покрытой зеленой облупившейся краской.
Маленькая ванная, выложенная коричневой от грязи плиткой, была просто раем для микробов и бактерий. Но Крэбба, судя по всему, это волновало мало. Он был так сосредоточен на своей нужде, что даже не заметил, что маленькое окно над раковиной было распахнуто. Встав перед унитазом, он уже начал было расстегивать ширинку, как вдруг почувствовал прикосновение к своей спине. Кто-то тянул руку к пистолету, который надежно сидел за ремнем его брюк. Крэбб перехватил чужую руку и обернулся. Перед ним стояла стройная блондинка в зеленой куртке с меховым воротником.
- Привет-привет!
Взглянув на то, как ее тонкое запястье обхватила крепкая черная рука, блондинка улыбнулась и, подняв свободную руку, в которой блеснуло что-то металлическое, со всего маху провела ею по держащей ее клешне. Крэбб, ощутил резкую боль на внешней стороне ладони и, увидев, как хлынула из раны кровь, выпустил руку девушки. Лизхен уже была готова подставить нож к его горлу, но тут же получила крепкий удар в грудную клетку.
Послышался звонкий стук о кафель – стеклянные бусы Лиз посыпались на пол. Обильным дождем бусины разлетелись по сторонам, разбиваясь на множество мелких осколков.
Лизхен растерянно взглянула на катящиеся по полу коричневые шарики и, прижав ладонь к груди, попыталась вздохнуть, хватая воздух ртом. Удар оказался таким сильным, что на несколько секунд лишил ее способности дышать. Ухватившись за край рубашки Крэбба, Лиз со всей силы, на которую была способна в этот момент, ударила его кулаком в челюсть. Но ее чернокожий противник оказался очень стойким к этому удару и, заломив ее тонкие руки за спину, отобрал Гарпию.
- И тебе привет, красотка! – Крэбб схватил Лиз за белокурую гриву и больно дернул назад. К ее румяной щеке он приставил холодное дуло пистолета.
Послышался стук в дверь.
- Крэбб, что там происходит?
- Уже ничего… - Открыв дверь, Крэбб вытолкнул свою гостью в комнату, продолжая держать ее на мушке.

… - Ты кто? Какого лешего тебе нужно? – Теперь, на мушке Лиз держал высокий, бритоголовый парень, а его чернокожий друг расхаживал перед ней, поигрывая Гарпией в руках. Глядя на свою милую игрушку в костлявых черных пальцах, Лиз испытывала острое чувство отвращения и злобы, наблюдая, как руки Крэбба оставляют отпечатки на блестящей стальной поверхности. И если бы не дуло пистолета под лопаткой, она бы показала этому клоуну, как трогать ее вещи. Вспомнив про свои любимые бусы, лежащие сейчас на полу в отвратительно грязной ванной, Лиз еще больше разозлилась.
- Обожаю грязный кафель, покрытый сантиметровым слоем микробов. – Лизхен мило улыбнулась, точно зная, куда она заедет кулаком этому воображале. – Он только добавляет острых ощущений.
Крэбб явно не поверил этому заявлению и, подойдя к ней вплотную, схватил за горло.
- Так зачем ты здесь?
- Мы пришли забрать то, что принадлежит нам… - Лизхен взглядом указала на металлический чемоданчик, спокойно лежащий на кровати.
- Мы?.. – Крэбб нахмурился, но удивляться ему пришлось не долго – тут же дверь с грохотом распахнулась, и в комнату с пистолетом с глушителем в вытянутой руке вошла еще одна девушка – темноволосая, с большими карими глазами.
Лизхен, поддавшись какому-то неясному порыву, зажмурила глаза.
Крэбб даже не успел обернуться. Не успел издать ни звука. Выстрел Мелл был настолько молниеносным, что стал неожиданностью для всех находящихся в этой комнате.
Брызнув во все стороны, алая кровь странным, тонким узором легла на желтые, грязные обои. Лиз открыла глаза и благодарно взглянула на Мелл, которая сейчас держала на мушке второго мужчину. Посмотрев вниз, Лиз увидела, что мучитель Гарпии сидел на корточках у ее ног, склонив набок голову, на левой стороне которой, несмотря на черные волосы, была различима кровь. Пальцы его правой руки были оттопырены так, будто он до сих пор держал в них тонкую женскую шею. Лизхен отступила на шаг назад, и тело Крэбба, потеряв точку опоры, завалилось на бок. Недолго думая, Лиз подошла к кровати и, присев на нее, поставила чемоданчик к себе на колени. Достав из кармана небольшой листок бумаги, она, заглянув в него, стала крутить колесики с цифрами на замке кейса.

Линкольн переводил пистолет с одной девушки на другую, пытаясь побороть шок и сообразить, что же ему делать. Внезапная, совершенно нереальная смерть Крэбба, казалась ему дурным сном, от которого он никак не может проснуться.
Мелл, наблюдая за его безуспешными попытками решить, кого же из них пристрелить, ледяным голосом произнесла:
- Опусти пистолет. Сейчас мы уйдем, и ты сможешь стереть свои отпечатки пальцев и уехать как можно дальше.
Но Линк не опускал оружия.
- Ты думаешь, я отпущу вас просто так после этого? – Линк кивком головы указал на тело распростертого Крэбба.
- Если хочешь жить – отпустишь. – Мелл и сама не знала, откуда у нее появились силы говорить ровным голосом с этим огромным, грозного вида парнем, да еще и после того, как убила его, возможно, друга. Но сейчас все эмоции и чувства Мелл ушли на второй план. Перед ее глазами до сих пор стояло беспомощное лицо Лиз. И ее мало волновал тот ублюдок, который поднял на нее руку. Все ее инстинкты обострились, и она ощущала себя хищником, который оказался один на один со своей жертвой. И Мелл точно знала, что успеет пристрелить этого бритоголового парня прежде, чем он сам нажмет на курок.
- Все в порядке. Это то, что нужно. – Подала голос Лиз и закрыла чемоданчик.
Линк перевел оружие на нее.
Мелл, среагировав на это движение, резко опустила руку вниз и выстрелила в пол, у самых ног высокого парня.
- Какого… - Парень отскочил назад, опустив пистолет.
- Убери от нее оружие. – Скомандовала Мелл.
Но вместо того, чтобы, последовать совету, Линкольн навел пистолет на Мелл.
- Ну все… - В тот момент, когда он уже был готов пустить пулю в обтянутую красной шерстью свитера грудь шатенки, Линк почувствовал, как его головы коснулось что-то очень похожее по своей форме на металлический кейс, и его затылок обожгло тупой болью.
- Он меня уже достал… - Сзади послышался голос блондинки, который вдруг стал растягиваться и таять во внезапно образовавшейся тишине.
Линк выронил из руки оружие и с глухим грохотом повалился на пол. Последнее что он увидел, перед тем как закрыть глаза и провалиться в забытье – тонкие женские пальцы, нежно вытаскивающие из рук мертвого Крэбба маленький, изогнутый нож.

* Va a farti fottere! (итал.) - Да пошел ты! (мягко говоря)